Говорила мужу, что люблю его больше жизни, что Мартен бесконечно дорог мне, обещала верить всегда, а сама пусть и крохотной, неосознанной частью себя, но тянулась к другому. Пусть и в мыслях, во снах, но была неверна.

Ужин подошёл к концу и, вопреки обыкновению, Джеймс не остался на чай и беседы в гостиной, а я не стала расспрашивать о причинах. По укоренившейся за столько лет привычке проводила мужчину до входной двери, не зная, что ещё сказать, кроме обычных пустых слов прощания.

– Лайали, – Джеймс принял у слуги свою шляпу, подождал, пока тот уйдёт, оставив нас вдвоём в тишине прихожей, – тебе следует быть осторожнее и внимательнее с леди Эстес, или как там она предпочитает себя называть.

– Что ты имеешь в виду? – я, наверное, впервые за весь вечер позволила себе посмотреть на Джеймса прямо, без попытки сразу отвернуться или отвлечься на что-то незначительное, несущественное.

– Она не та, за кого себя выдаёт. Упомянула, что родом с севера Афаллии, но у неё выговор южанки.

Я в растерянности покачала головой – для меня афаллийский выговор звучал одинаково, не успела я научиться разделять его на северный и южный.

– Платье из дорогой ткани, в то время как леди заверила, что из небогатой семьи, и отнюдь не дорожное, – продолжил Джеймс. – Более того, она наверняка не путешествовала в нём ни дня – наряд пахнет лавандой и выглядит так, словно его только что достали из сундука, а сама леди и вовсе успела надушиться.

– Она переоделась… к ужину, как должно, – возразила я робко, неубедительно.

– Судя по реакции Коры, леди прибыла в этот дом буквально час назад, если не меньше, а прежде её здесь никто в глаза не видел и знать не знал, – Джеймс шагнул ко мне, и я замерла, вдруг резко, остро ощутив его близость, пьянящий аромат моря, который, кажется, давно уже стал частью капитана. Его дыхание с нотками выпитого за ужином вина, почти осязаемый жар тела. – Что происходит, Лайали?

Я не могу врать. Никогда не умела лгать как следует, тем более близким, дорогим мне людям.

– Её зовут не Маргарита Эстес, – прошептала я. – Это Изабелла, супруга наследного принца Афаллии Александра.

Джеймс нахмурился, я заметила настороженность, тревогу в его глазах.

– И что же ей нужно?

– Она попросила дать ей приют на две-три ночи, пока она навещает колдунью, помогающую в делах зачатия.

– Что за колдунья?

– Не знаю.

– Почему вы? Принцессе Афаллии больше негде остановиться в Верейе?

– Мартен родом из Афаллии, – напомнила я.

– Но ты нет, – Джеймс говорил негромко, мягко, и под его ласковым, вопрошающим взглядом я почувствовала себя маленькой девочкой, совершившей глупый проступок, позволившей обвести себя вокруг пальца.

– Мне стало жаль её. И… две-три ночи это недолго, – не знаю, перед кем я оправдываюсь, перед собеседником или же перед собой, его или себя убеждаю в том, что поступила верно, что не произойдёт ничего, о чём я пожалею. – Изабелла будущая королева, не аферистка и не разбойница. Едва ли она проникла в наш дом с целью ограбить нас или убить меня во сне.

– Она связана с братством круга, а близкие отношения с проклятыми – повод более чем веский, чтобы держаться от неё подальше.

– Всё будет хорошо, – в попытке уверить Джеймса я коснулась его пальцев, накрыла их своей ладонью и, спохватившись, отдёрнула руку, словно дотронулась не до грубоватой чуть кожи, но открытого огня.

Быть может, слишком резко.

Смутившись, я отвела взгляд, отступила на шаг, чувствуя, как суматошно забилось сердце.

– Надеюсь, – голос Джеймса прозвучал неожиданно сухо, отстранённо. Мужчина коротко мне поклонился, надел шляпу. – Доброй ночи, Лайали.