Когда появляется служанка с сообщением, что всё готово, я приглашаю всех пройти в столовую и первой покидаю библиотеку, выпрямив спину, не позволяя себе обернуться на голосок Изабеллы, тихо выспрашивающей что-то у Джеймса. Когда в коридоре Кора, поравнявшись со мной, касается моей руки и шёпотом осведомляется, что происходит, я вновь качаю головой и одними губами произношу «после». И лишь когда русалка, улыбнувшись сочувственно, легонько стучит пальцем по моему запястью, я замечаю, что с такой силой вцепилась в складки своего платья цвета жухлой травы, словно вот-вот разорву тонкую ткань в клочья. Неожиданно я понимаю, что со мной происходит, откуда взялась эта ярость, разъедающая, ядовитая, будто поцелуй ламии.

Ревность.

Помоги мне Серебряная, я ревную Джеймса.

3. Глава 3

Ужин прошёл ужасно.

Он полон раздражения, скованности с одной стороны и беззаботного, бесстыдного кокетства с другой. Изабелла сидела рядом с Джеймсом и щебетала без умолку, улыбалась, заглядывала в лицо собеседнику и слегка поводила плечиком. Она расточала яркое очарование, броское, вычурное, словно афаллийская придворная мода, и изображала живейший интерес к тому, чем занимался мужчина, к каждому слову его и фразе, будто бы всю жизнь только и мечтала бороздить морскую гладь и разбираться в корабельных мачтах и оснастке. И я простила бы Изабелле, опытной придворной даме, вызывающее её поведение, если бы Джеймс не поощрял её. Если бы не улыбался в ответ, не смотрел внимательно в широко распахнутые тёмные глаза, не беседовал с нею так, словно за столом больше никого нет, словно они ужинают лишь вдвоём, в неформальной, почти интимной обстановке. Я делала вид, будто не замечаю ни их взаимного флирта, ни неодобрительных взглядов сидящей подле меня Коры, я даже едва обращала внимание на прислуживающих за столом слуг, словно они для меня, подобно большинству хозяев, были пустым местом, элементом обстановки. Заставляла себя есть, хотя кусок в горло не шёл, подносила к губам бокал с вином, притворяясь, что пью, пристально рассматривала содержимое тарелки, лишь бы не поднимать взор на сидящую напротив пару. Молила Серебряную, чтобы этот затянувшийся ужин поскорее закончился и я могла укрыться в тишине и покое своей спальни, а назавтра вернулся бы Мартен и всё пошло, как прежде, как было в прошедшие эти годы. Я любила бы и ревновала лишь мужа, а Джеймс остался бы другом, близким, верным, надёжным, но – только другом, и не более того.

И всё же я осознавала с пугающей ясностью, что как прежде уже не будет.

Конечно, у Джеймса были женщины и очевидно, что не одна и не только в Верде, но раньше они всегда оставались для меня чем-то далёким, абстрактным. Женщины эти существовали где-то в другом мире, не касающемся меня, безымянные и безликие, подобно всем тем неизвестным мне людям, что населяют землю под этой луной. Я о них не думала, не представляла их и уж точно не видела в них угрозы, не желала вонзить вилку им в руку и устроить безобразный скандал, требуя немедленно оставить Джеймса в покое и не вести себя в моём доме хуже уличной шлюхи. Джеймс неизменно возвращался к нам, в наш дом, неизменно держался рядом, не выказывая при том никаких иных чувств, кроме дружеских. И я сама не думала о нём иначе, чем о друге семьи.

Когда это изменилось? Сегодня утром, когда Кора сказала, что Джеймс намерен жениться? Сейчас, когда я вижу его с Изабеллой? Или всё началось с моих снов, где я отдаюсь другому мужчине?

Или так было всегда, просто ускользало от моего понимания, пряталось на краю разума, не желавшего признавать порочные чувства? Мартен мой суженый, мы предназначены друг другу самой Серебряной богиней, но кем был Джеймс Дарро? Случайным человеком? Привлекательным мужчиной, ведь не столь уж и много мужчин я видела тогда в своей жизни, воспитанная в уединении и строгости шианская принцесса? Даже лишь думать об этом стыдно и к ревности, злости примешивалось чувство вины перед Мартеном.