– Ты говоришь и ходишь во сне, потому что ты Рак по гороскопу.

– А ты кто?

– Лев. Я сильная. А Рак – это знак Луны и воды. Ты думаешь медленно, но смотришь в глубину. Ты будешь заниматься творчеством.

– А что значит творчеством?

– Ну вот ты любишь рисовать. Творить. Наверное, родители тебя отдадут в художественную школу. Или станешь газетчиком, как папа. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Я слышал от других детей, что они хотят стать водителями автобуса и космонавтами, певцами и актерами, путешественниками и спортсменами. В автобусах меня всегда укачивало, ездить я не любил. Чтобы стать космонавтом или спортсменом, не было примера. Это все из того мира, где жил Дед Мороз. Я хотел быть как папа.

– Я как папа, я буду писать в газету.

– Папин хвостик. Ты читать хоть научись!

– Научусь, когда мне будет шесть!

– Я научилась в четыре! Ну ладно, не обижайся. Все, хватит жевать. Прошло пятнадцать минут. После еды пожуем.

Мы заворачивали жвачки во вкладыши, чтобы потом посыпать сахарным песком и снова жевать.

Один раз сестра обняла меня и сказала:

– У меня нет никого ближе тебя. В тебе половина маминой крови, половина папиной. Точно так же и во мне. Никого роднее, чем я, у тебя не будет. Если тебя кто-то ударит и пойдет кровь – это и моя кровь. Запомнил?

Это я запомнил хорошо. Я сразу увидел картину, как из крови бабушки и дедушки появился папа и какая часть меня от покойного маминого отца, а также ее матери, которую мы никогда не видели.

Сестра напоила меня чаем и накормила хлебом с маслом. Включила мне телевизор, сама села за уроки. Раздался телефонный звонок. Я заподозрил неладное и, пока она собиралась, занял позицию в коридоре.

– Нет! – сказал я. – Нет! Нет!

– Да, но я скоро вернусь.

Я заорал:

– Нет, нет, нет.

Когда я выпрыгнул за сестрой в подъезд, она впихнула меня в квартиру:

– Не будь ты таким трусом! – Захлопнула дверь и закрыла меня на ключ.

Не прекращая орать и плакать, я обошел всю квартиру, включил везде свет. Где-то удалось дотянуться, где-то пришлось подставить табурет. Я вспомнил детей, как они шептали на сончасе. Покойники хотят жить, покойники идут за нашими телами. Черному человеку нужно мое сердце. На улице темнело, надвигалось время покойников. Особенно им нравится мясо детей младше семи лет. Свет не спасал от страха. Дети не врали, они видели, как труп подмигивал из гроба. Оторванная голова лежала с краю. Что за глупости, думал я, почему я ничего такого никогда не видел. Но теперь каждый предмет у нас в доме что-то говорил мне, стремительно передавал опыт. Мир мертвых набросился со всех сторон. Здесь умерло много людей. Они когда-то трогали эти стены, ходили по этому полу. Мылись в нашей ванной – нет, я ведь не включил там свет! Я уставился в телевизор, заткнул уши и стал тихонько гудеть:

– О-а-о-о-о-о-а-а-а-а-а-а…

Но не удавалось заглушить страх.

Я вскочил на диван и закричал:

– Отстаньте! Отстаньте, мертвецы поганые! Пусть все исчезнет! Пусть я умру! Отстаньте!

Свет погас. Я выглянул в окно. Он не горел не только в нашем доме, но и в соседней пятиэтажке, не горели также и фонари во дворе. Полная тьма. На ощупь я пробрался в коридор и спрятался в шкафу.

Никакие руки меня схватили, страх вдруг схлынул. Ушел так же, как и пришел. Опыт предметов и покойников по-прежнему проникал в меня, но я перестал его бояться.

– Ха-ха, – сказал я в этой темноте.

Звук собственного голоса даже не пугал меня, хотя квартира явно слышала и отражала мои робкие смешки.

Через несколько минут свет включился. Вот и все, больше можно было не бояться одиночества. Мне просто стало скучновато, хотелось увидеть родителей. Часы показывали около восьми, скоро можно будет услышать мамин голос по радио. Я оставил свет на кухне, включил приемник и с удовольствием прокрутил рифленое колечко УКВ. Ловило всего две станции, и я всегда, прежде чем поймать мамину, слушал чуть-чуть другую. Скоро через помехи расслышал песню группы «Кар-мэн»: