В завершение истории Розанны остается упомянуть одну из многих чудаковатых привычек этой странной девушки и уж тогда перейти к истории песков.

Наш дом стоит в высокой точке йоркширского побережья, неподалеку от моря. Прекрасные пешеходные тропы пролегают во всех направлениях, кроме одного. Эта тропа воистину ужасна для прогулок. Четверть мили она ведет через унылую колонию елок и выходит между двумя низкими утесами к самой пустынной и некрасивой бухте нашего побережья.

Дюны здесь спускаются к морю и заканчиваются двумя отстоящими друг от друга, уходящими под воду каменистыми выступами. Один называют Северной стрелкой, второй – Южной. Между ними, меняя место в зависимости от времени года, пролегает самая жуткая песчаная топь йоркширского побережья. В промежутках между приливом и отливом в неведомой бездне что-то происходит, отчего вся поверхность песка начинает дрожать и колебаться – поразительное зрелище, заслужившее у местных жителей прозвище «Зыбучие пески». Большая отмель у входа в залив в полумиле от берега гасит напор волн открытого океана. Зимой и летом, когда отмель затопляет прилив, морские волны застревают на ней, и дальше вода катится плавно, заливая песок, не производя ни звука. Заброшенное и жуткое место – можете мне поверить! Ни одна лодка не заплывает в этот залив. Ни один ребенок из нашей рыбачьей деревеньки Коббс-Хол не ходит сюда играть. Даже птицы, похоже, облетают Зыбучие пески стороной. Чтобы молодая женщина, у которой есть выбор в виде десятков удобных прогулочных маршрутов и спутников – достаточно только позвать, предпочитала это место другим, гуляла либо сидела и читала здесь в полном одиночестве в свой выходной день, в это, уверяю вас, трудно поверить. И все же это правда: необъяснимо, но Розанна Спирман больше всего любила гулять у Зыбучих песков, за исключением редких случаев, когда она ходила в Коббс-Хол к единственной подруге, что имелась у нее по соседству, о которой я вскоре расскажу подробнее. Вот куда я направился звать девушку на ужин, что благополучно возвращает нас в исходную точку повествования и на тропинку, ведущую к пескам.

В ельнике Розанны не было. Однако выйдя между дюнами на пляж, я сразу же увидел ее маленький соломенный капор и простенькую серую накидку, под которой она всегда прятала кривое плечо. Розанна сидела одна-одинешенька, глядя на песчаную топь и море.

Когда я поравнялся с ней, девушка вздрогнула и отвернулась. Если люди отворачиваются при моем появлении, как старший над слугами я вижу в этом еще один сигнал, который принципиально не оставляю без внимания, не спросив о причине. Я развернул Розанну лицом ко мне и увидел, что она плачет. У меня в кармане лежал наготове фуляровый носовой платок – один из шести прекрасных подарков миледи. Я вынул его и сказал горничной: «Ступайте за мной, дорогуша, присядем на спуске к пляжу. Сначала я осушу ваши слезы, а затем наберусь нахальства и спрошу, что их вызвало».

Когда вы доживете до моего возраста, то обнаружите, что присаживаться на спуске к пляжу вовсе не такая легкая задача, как в молодые годы. Пока я устраивался, Розанна успела промокнуть слезы платком намного скромнее моего – из дешевого батиста. Она выглядела притихшей и несчастной, однако, когда я попросил, послушно опустилась рядом. Самый быстрый способ успокоить женские нервы – посадить женщину себе на колени. Я прикинул, не последовать ли этому золотому правилу. Увы! Розанна не Нанси – что правда, то правда.

– А теперь, дорогуша, расскажи, о чем ты плакала.

– О годах, которые больше не вернуть, мистер Беттередж, – спокойно ответила Розанна. – Моя прежняя жизнь иногда напоминает о себе.