– Чёрт! Остатки сладки, – прошипел озлобленно Толстый, глядя по сторонам, куда бы он мог упасть.

А всё-таки… Надо было остаться, вздохнула Оля про себя. Как же далека она была сейчас от их проблем!

– Олик, чего стоишь, как вкопанная? Помогай искать. Славка сказал, кто найдёт – чирик получит, – сказал Джексон. Как щепетильный бдитель справедливости он всегда боялся, что вдруг случится так, что он переработает больше остальных.

– Чирик? Здорово! А ты придумал, на что ты его потратишь? – спросила Оля.

– Конечно! Куплю целый стакан хэша! – выпалил Джексон без промедления.

– Гениально, – не без иронии выдохнула из себя Оля.

Наконец, после кропотливых исканий они нашли пропажу и продолжили свой путь.

В час-пик они выехали на инвалидке на узкую проезжую часть на раздолбанном запорожце. Колян включил 20 км/час. На заднем сиденье торчала мумия в чкаловских очках. Это Никотиныч свой любимый костюм из туалетной бумаги напялил. Он сидел один и метался от одного заднего окна к другому. Несчастный водитель, уловив, наконец, подходящий момент, принялся обгонять драндулет и вдруг заметил таращившуюся мумию из машины. Лицо шофёра непроизвольно расплылось в улыбке. Ребята в запорожце загоготали – прикол удался.

Дома у Коляна собрались киноманы, алисоманы, металлисты и прочая подвальная челядь. Родители выходные вкалывали на даче, а сыну в это время предоставилась возможность оттянуться по полной.

Колян включил музыку, чтоб фонило. С магнитофона захрипел хладнокровно-невозмутимый голос.

Мировские тяжело сопели, курили ЛМ и пытались соответствовать духу песни. Казалось, они были обречены, и эта фатальная обречённость, напряжённость чувствовались во всём – в каждом их вдохе, взгляде.

Пришёл из кухни Сашка. В руках у него красовался готовый «косяк». Ребята заметно просветлели. Скоро они дунут, и мир засияет по-новому, и будет всё по барабану.

– Ну, ребя, давай, раскумаримся, – страстно глядя на папиросу, кинул клич Славян.

Косяк раскуривали, запуская весело друг другу в рот «паровозики»8. Воздух разрывался от гомерического хохота. Ребята погружались в царство грёз. Мысли, словно мыльные пузыри, плыли сами по себе, плавно разгребая мягкое, как вата, пространство. Все фантазии становились реальными, а желания осуществимыми. Но вот, как назло, ничего не хотелось! Честолюбивый мир взрослых протекал где-то над.

Травку звали дурью. Но поговорка «смех без причины – признак дурачины» – это не про любителей анаши. Существовал лишь КАЙФ и миг кайфования. Этот миг был священен. Предметы плавно вращались сами по себе, не требуя ответной реакции. Глаза бесновато горели. Мировские прикалывались над всем, что попадалось на глаза. Они любили, когда снова возвращалось это чувство всемогущества и вседозволенности. Кто-то ощущал себя хозяином леса, а кто вседержителем вселенной! Для духа, творящего радость, не существовало границ. Чувство ответственности было чуждо. Это-то и снимало с души все оковы.

Чувство новизны, острота ощущений подстёгивали, заводили внутренние рычаги к действию. Возможности собственного сознания казались безграничными. Образы всплывали, оживали, пахли, взаимодействовали друг с другом и сосуществовали уже теперь сами по себе. Проживали свою жизнь, проплывали мимо. Под кайфом Оля улетала. Она словно пребывала в гармонии с тем первородным миром, в котором границы Я не ощущаются. Так, наверное, чувствовали себя наши предки. Мир тогда органично дышал единым целым. Оля чувствовала на себе это дыхание из прошлого и в такие минуты становилась самой себе непрочитанной, удивительной книгой. Ощущение блаженства могло смениться на противоположное ощущение – грустное могло стать смешным, ужасное – прекрасным. Но больше всего манила непредсказуемость. Она никогда не знала, что она в следующий момент выкинет или подумает.