Так завидовала соседке, у которой старшая сестра, племянники, семейные вечера. А моя семья – это старость. Нет молодых и сильных, никто не рождается, пусть все с высшим образованием, но это не то, нет юности, нет задора. Они, двое, стали бы опорой родителям, помогали бы там, где я бы не смогла. Может, их отцы объявились бы, мы бы могли стать богатыми, о чём постоянно мечтает мама. Может, и с папой был бы мир, и замуж вышла бы после его смерти, не заедала бы меня.

Я живу, а их замели под ковёр. Без них лучше, да? Я стала их голосом. Стала писать в соцсетях о том, как страшно убить своего ребёнка. Мне нельзя писать правду про сестёр, поэтому я выдаю их за других, словно это не моя семья, а подруги, знакомой. Меня травят сторонники абортов. Ладно, у себя их можно забанить, а вот в чужих группах, где админам всё равно… Я то сопливая малолетка, то слишком старая, то ботанка, то дура. Как тяжело, когда права, но так не уверена в себе! Опять грозный материнский образ! Но я не могу не думать о тех, кого ещё подкидывают алгоритмы волей судьбы, кто может уцелеть от аборта.

Желанный ребёнок – это ребёнок по плану, как заказанный товар. Это не постоянная категория, как кажется многим, а переменчивая. Кого полюбили условно, того и разлюбят на раз. Я была желанной в детстве, а потом потеряла желанность для мамы. Как может быть желанным ребёнок, за которого ругает учительница? Да он самый плохой, хочется отказаться, избавиться! Я после школы всё провалила. Меня не за что любить. А ведь ребёнка, оказавшегося неудачником, убить куда логичнее, чем того, о ком неизвестно.

Мама дарит жизнь ребёнка себе. "Не тебе рожать – не тебе решать", которое я читаю непременно маминым голосом, означает, что человек – вечная игрушка матери. Мама тебя захочет, выберет, как товар на полке, будет презентовать всем. Чувствую себя любовницей бандита, к которой вот такое выборочное отношение, но что-то явно не то. Мама хотела только одного ребёнка, поэтому тогда бы не родилась я. Мне уступили место, но я не осчастливила маму.

Мы должны быть как подружки, но я не разделяю её интересы. Не хочу слушать жалобы на политику, экономику, как всё плохо, не согласна. Я маме не свой человек, ей нужны те самые, убитые. Просто не могу вместить в себя все желаемые качества, стать противоположной, параллельной, перпендикулярной самой себе. Но если бы это каким-то чудом получилось, я стала бы не собой, заслужила бы невероятное одобрение, услышала бы такие добрые слова, каких не слышала никогда. Я удивилась бы этому не меньше, чем солнцу в зените среди зимы.

Я боюсь потерять мамину любовь. Ведь было и много хорошего, а теперь меня можно бросить, я ведь уже не ребёнок. Тщательно обдумываю, что говорить ей, а что – нет. Говорю, что прочитала где-то, услышала, чтобы ругала не меня, а вымышленную куклу для битья. Для мамы у меня должно быть всё хорошо. Когда грубо со мной разговаривает, мне становится жутко, ведь это значит, что я бесконечно плохая, больно чуть не физически. Словно я ещё не родилась и по-прежнему без одобрения не выживу.

Я разгадала загадку! Кумира невозможно любить по-настоящему, только качели обожание-ненависть. От кумира требуешь идеальности, а он не может её дать. Легко иметь кумиром далёкого артиста. Выдумай про него что угодно, всё равно ведь не узнаешь, как оно на самом деле: храпит или не храпит, лезет с неприятными разговорами или не лезет. И даже если узнаешь, тебе с ним не жить и это не терпеть. Но, что самое интересное, далёких кумиров у меня не было никогда. Могла, конечно, увлечься какой-то личностью, интересоваться подробностями, всё время говорить о ней, но при этом никогда не идеализировала. Хотела подражать, но исключительно в том, с чем согласна.