В остальных своих сценах Крыса обошлась без воплей и не забыла ни строчки. Она даже шепотом подсказывала Ронни его реплики, когда тот терялся. У нее память, как у компьютера. Но в последней сцене, где Джульетта просыпается и видит мертвого Ромео, Крыса съехала с катушек. Она обезумела от горя и страшно переигрывала. Очень неловко, когда твоя младшая сестра так кривляется. Мне стало до того стыдно, что я даже покраснел. Непонятно, почему она до сих пор не зарезалась, ведь кинжал у нее в руках уже давно. Наконец она подняла орудие самоубийства над головой, и вид у нее при этом был, как у самурая, который вознамерился совершить харакири. Внезапно вскрикнув «Ах!», она вонзила кинжал в живот и повалилась на пол. Я вздохнул с облегчением. Но тут Крыса встала! Скажите мне, кто встает, загнав себе в живот нож?! Этого не могло быть в сценарии. Шатаясь, она нарезала круги по сцене. Вот вам Крыса, будьте любезны. Если уж она оказалась в свете софитов, ее оттуда так просто не выгонишь. Наконец Джульетта окочурилась.

– Занавес! Занавес! – выкрикнула мисс Маунтшафт.

Когда аплодисменты стихли, на сцену вышел отец Генри, чтобы прочесть летнюю проповедь. Он чем-то напоминал мне заключенного. Он стригся почти под ноль и был до синевы выбрит, но дело не в этом. Он излучал ауру, как человек, отсидевший пожизненный срок в одиночной камере. Я воображал, что отец Генри сидел в тюрьме, а когда вышел, обратился в лоно церкви. Хотя наверняка это просто мои домыслы.

После отца Генри говорил директор. Он благодарил юных актеров, родителей, всех кто работал в «Лакстоне» или бывал здесь в последние сто лет. Мне нравится наш директор, он хороший, но как же он тащится от звука собственного голоса! Наконец он закончил речь, и мы высыпали из здания школы на спортивную площадку, где нас ждало угощение и подарки – наборы карандашей.

Мне стало грустно. Я знал, что буду скучать по школе и учителям – не только по Габриэле, по всем. Они все замечательные. А еще я думал, что мой последний день в «Лакстоне» будет особенным. Думал, мы с ребятами станем вспоминать проведенные вместе деньки. Но все почему-то быстро разошлись, как будто им все равно, и я совсем скис.

Малыш Джо куда-то запропастился, так что я один пошел бродить по школе и предаваться воспоминаниям. Завернув за угол, я увидел Крысу, беседующую с мисс Маунтшафт.

– Ты превзошла саму себя, Мари-Клэр. Я знала, что ты справишься с этой ролью. Так и вышло.

– Без вас, мисс Маунтшафт, у меня бы ничего не получилось. Вы вдохновили меня.

Я не собирался участвовать в этом обмене любезностями и скрылся там, откуда пришел. Перед кабинетом прикладного искусства стояла витрина с работами учеников, и, бредя мимо, я заметил маленькую лодочку из дерева бальсы. Я вырезал ее, когда только-только начал учиться в «Лакстоне», и даже успел забыть об этом. Большинство ребят соорудили свои поделки наспех, но я торопиться не стал и в итоге получил первый приз. Я тогда так этим гордился. Странно, иногда гордишься такой ерундой.

Сестры Хэнсон начали зазывать меня погулять с ними по городу. Я вообще пользуюсь успехом у девчонок. Ну, потому что симпатичный и высокий для двенадцати лет. Гулять мне было неохота, и я пошел забирать Крысу. Но Крыса говорила уже не с мисс Маунтшафт. Она говорила с мисс Габриэлой Фелипе Мендес! Они обе посмотрели на меня, и я примерз к месту.

– iEste es mi hermano[6], – сказала Крыса.

Уму непостижимо. Моя сестра говорила по-испански. Настоящая Крыса – вечно что-нибудь разнюхает и запомнит, пока ты не замечаешь.

– Tu le gustas[7], – добавила Крыса.