– Пойду на примерку, – подмигнул он Верену.

– Задаток возьми!

Верен остался точить ножи, тщательно выверяя угол заточки и попутно взвешивая оружие в руках. С каким удовольствием он бы швырял их в разбойников, что осмеливаются нападать на торговые обозы! Хоть бы кто напал на бондарню, что ли, было бы не так тоскливо… Но нет, Эсхен – городок тихий, мирный, где все друг друга знают, все злоумышленники давно сосланы на имперские рудники, и оставалось только ждать.

Дом маркграфа стоял в южной части города, на мощёной камнем улице. Сразу было видно, что здесь жили богатые люди – не поскупились привезти с моря камней, чтобы весной и осенью не знать забот из-за непролазной грязи. На крепких воротах красовался родовой герб и вилась надпись, уведомлявшая, что всякий входящий в эти врата ступает на землю маркграфа Олларда.

В передней было светло. Свет проникал сквозь окна, затянутые дорогим цветным стеклом, в стенных нишах горели свечи. Такко успел отметить аккуратную побелку стен, дорогую резную мебель и богатую одежду слуги, отворившего ему дверь. Загляделся было на часы – на башнях и ратушах время мерили одной стрелкой, а здесь стрелок было две – вот так диво!^>1 Высокие резные двери, ведущие во внутренние покои, распахнулись, и слуга провел Такко в большую и богато украшенную комнату.

Маркграф Оллард – высокий и худой человек лет тридцати, одетый в чёрное, – сидел в массивном кресле, обитом шёлком. Такко вновь удивился его необыкновенному лицу: бледному, будто вытесанному из белого камня, с резкими чертами и горбатым носом. Оллард что-то писал и сделал свободной рукой знак подождать.

Пока маркграф работал, Такко рассматривал комнату. Его внимание привлёк портрет, висевший по правую руку маркграфа. На нём была изображена очень красивая молодая женщина с такими пышными и светлыми волосами, что не верилось, что они настоящие. Глядя на её пушистые волосы, светлые глаза и белую пену кружевного платья, легко было представить, будто женщина спустилась с небес – настолько лёгкой и неземной она казалась. Такко загляделся на портрет и заметил, что маркграф зовёт его, только когда тот окликнул во второй раз.

– Готов ли лук для моей дочери? – спросил он со странной холодной улыбкой.

– Почти, – сказал Такко, подходя к столу. – Я снял лишнее, но нужно убедиться, что лук по руке хозяйке.

– Позовите Агнет, – сказал маркграф слугам, и вскоре в комнату вошла молодая девушка, скорее – девочка, очень похожая на женщину на портрете. Её сопровождала няня, строго смотревшая из-под белого чепца.

Пока дочь маркграфа натягивала тетиву, Такко украдкой рассматривал её. Девочка была тонкой, хрупкой и бледной, и у неё были такие же нездешние глаза и пушистые волосы, как у женщины на портрете. Казалось, выведи её в ветреный день на высокий берег, и она оторвётся от земли, столько в ней было лёгкости и какой-то… нездешности, что ли, Такко не мог подобрать иного слова. На первый взгляд ей трудно было дать больше двенадцати лет, но держалась она с таким чувством собственного достоинства, что Такко невольно залюбовался её не по-детски плавными движениями.

– Агнет, тебе не тяжело натягивать этот лук? – заботливо спросил маркграф.

– Немножко тяжело, – отозвалась девочка. Голос у неё был звонкий, как колокольчик, но тихий и слабый.

– Я сделаю полегче, – кивнул Такко. – Послезавтра будет готово.

Агнет с няней вышли. Маркграф проводил их взглядом и снова повернулся к Такко:

– Моя дочь не совсем здорова. Я привёз её в город в надежде немного развеселить. Надеюсь, стрельба развлечёт её, когда мы вернёмся в замок. К сожалению, ни один из луков, хранящихся в семейной оружейной, ей не по силам.