Государь, спеша по коридору, опять заглянул в окно и тут он понял: это не пожар – это мятеж. Куча мужиков с бердышами, палками, рогатинами и топорами ворвалась в кремль, впереди толпы был Василий Шуйский на коне, в одной руке он держал крест, а в другой – меч. «Ну, сучий сын – пронеслось в голове, – ведь только что тебя от ссылки спас!» К Марине было поздно, и Дмитрий воротился в свой дворец. Там уже был Петр Басманов. Они обнялись и расцеловались: «Ахти, государь, забыл ты с польской царевной надежного друга, – попенял Петр Дмитрию – не верил своим преданным слугам? Я ж тебе не дале, как позавчера говорил, что мятеж готовят, и немцы вчера докладывали».

Петр отворил окно и крикнул собравшимся внизу:

– Что надобно?

– Отдай нам своего вора, тогда и поговоришь с нами! – заорал кто-то из толпы.

– Видишь, – обратился он к Дмитрию. – Это мятежники Шуйский, Голицын и Татищев всех подняли. Они тюрьмы за ночь открыли, я слышал, народ подбивают гнать поляков, нас с тобой в амурах обвиняют, и снова тебя Гришкой кличут.

– Ах, поганое отродье! – топнул ногой Дмитрий.

– Спасайся, государь, делать нечего, а я докажу свою любовь и жизнь свою за тебя положу.

Они крепко обнялись на прощание, когда уже топот сотен мятежников наполнил дворцовые сени. «Охрана!» – крикнул Дмитрий. Однако, охрану из немецких алебардщиков, всей Москве ненавистную (будто свои хуже), князь Шуйский еще вчера разогнал, от имени царя. Те несколько человек, что остались у дворца быстро полегли под выстрелами. Дмитрий поднял чью-то алебарду и крикнул толпе: «Прочь! Я вам не Борис!» Но Петр Басманов отстранил царя твердой рукою и вышел вперед, пытаясь заговорить с боярами, что стояли впереди толпы. Татищев быстро выхватил кинжал и пырнул им в сердце Петрово. Дмитрий услышал, как икнул его верный друг и рухнул на пол. Царь мгновенно закрыл дверь на засов, и бросив алебарду, помчался в старый дворец, откуда он выберется на улицу, к народу. В длинном полутемном переходе с круглыми низкими потолками уже отчетливо пахло гарью. Дмитрий добежал до двери и рванул, но она была заперта с той стороны. Это была западня. Шум толпы приближался. Он распахнул окно. По лесам, еще мокрым от влажной майской ночи, он начал спускаться. Эти леса построили на днях – для иллюминации, что государь велел устроить в своем новом дворце для царицы. Доски скользили под ногами, царь осторожно перебирался вниз, вот один пролет, другой, вот и земля уже футах в 30, но одна жердина оказалась тонкой, она переломилась, и царь с треском рухнул вниз. Он очнулся на земле, болела грудь, и теплая липкая струйка вытекала из головы, Дмитрий хотел встать, но громко охнул от боли. Подбежали стрельцы, схватили беспомощного Дмитрия и поволокли его. Он снова лишился чувств. Очнулся, когда его облили водой, он лежал на фундаменте Борисова дворца.

– Спасите царя, – проговорил Дмитрий, – я вас озолочу.

– Ты не царь, а вор Юшка Отрепьев, так Шуйский сказал, – неуверенно возразил кто-то.

– Пусть народ решит, кто я, отнесите меня к миру на площадь.

Стрельцы начали спорить меж собой.

– Я мятежников покараю, все что есть у них вам раздам, а самих бояр вам в холопы.

– Кого в холопы? – спросил кто-то из заговорщиков, подоспевший к ним – ну ка, несите его во дворец, – приказал он стрельцам. Те зароптали, мол на царя руку поднимать не божеское дело.

– Это не царь, а вор и чародей Отрепьев околдовал вас, царя Бориса отравил и теперь с Петькой Басмановым сожительствует в святых покоях государевых. – Стрельцы тревожно забубнили, ходил уже такой слушок. – Он на русскую землю поганых католиков пустил! Понавез литовцев, с римским папой якшается, православие хочет искоренить!