Размышляя об этом, я вставила ключ в замочную скважину. В прихожей разрывался телефон, кажется, звонил он долго, так как съехал на край полки. Я аккуратно поправила его и взяла трубку.

– Але – зазвучал женский голос, – это приемная первого секретаря райкома партии. Сейчас к вам приедет наш сотрудник, ожидайте – и, не заботясь о моём ответе, на том конце повесили трубку.

По стеклам снова застучал дождь. «Что надо этой партийной сволочи? Наверное, будут агитировать по выборам, ведь я им статистику порчу. Ладно, – посмеялась я про себя, – сейчас поговорим».

Убрав на всякий случай подальше три номера «Континента», что стояли на книжной полке, я поставила чайник и включила телевизор. Начиналась трансляция балета «Лебединое озеро». Гобой выводил печальную мелодию, по сцене плыли нежные девушки-лебеди, музыка становилась драматичнее и как только грозно запели тромбоны, в дверь постучали.

– Можно? – робко заглянула толстая тетка с сильно накрашенными щеками, по которым стекала тушь. Завитые волосы покрывала мокрая косынка из болоньи.

– Пожалуйста – не скрывая недоумения, я уставилась на румяную бабу. Не то, чтобы я ожидала увидеть самого Первого, Второго или Третьего секретаря Райкома, даже не инструктора по агитации, ну хоть какого-то мелкого аппаратчика, самую мизерную номенклатурную единицу, и это обязательно должен быть мужчина в сером костюме или в полоску – тогда я бы с ним поспорила. (В телевизоре веселился принц с друзьями.) А эта тётка… Она, тем временем, переместила с порога свою большую коричневую сумку, повесила плащ и, несмотря на сырость, от ее тела повеяло потом.

– Антонина Григорьевна Семенова – представилась она, – парикмахер райкома партии, можно просто Антонина.

– У партии своя парикмахерская? – съязвила я, – может и прачечная?

Антонина, не поняв моей иронии, ответила, что стирают они в городской, и тут же стала жаловаться на транспорт. Так как все водители оказались в командировках, ей пришлось ехать «на себе» и тридцать восьмого она ждала полчаса под дождем (уж мне ли рассказывать, что это такое). Я прониклась сочувствием к этой райкомовской бабе, к тому же она просто парикмахер.

– Я всех партейных обслуживаю, самого Первого брою и Второго и Третьего, конечно. Женам ихним тоже делаю прически, никто не обижается, рука, говорят, у тебя Тоня, легкая, и вы довольны будете.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Вам положены по разнарядке косметические процедуры, стрижку, укладочку, макияжик. Не хуже комсорга Голубевой, уж вы мне поверьте, будете на приёме.

– Вы меня с кем-то спутали! – я не скрывала раздражения.

– Ой-ой, – засуетилась Антонина, полезла в карманы плаща и достала мокрую бумажку. Она развернула её, подрагивающими пальцами и прочла: «Товарищ Феоктистова? Водная 16?»

– Да.

– Ох ты, боженьки, – успокоилась Антонина, – в отделе агитации и пропаганды вечно так, плохо они работают, лишь бы галочку в отчет поставить, а сами и решение не доведут. Они должны были заранее уведомить вас о приглашении, – парикмахерша многозначительно подняла толстый указательный палец, – к Первому! К самому! На банкет! Концерт еще будет, артисты из филармонии, а я вам причесочку, макия…

– Что?! – я задохнулась от возмущения – На партийный банкет? Они что спятили?

– Что вы, что вы, не переживайте так, – опять заволновалась Антонина, – насильно не потащат. Не те времена, как говорится, чтоб под конвоем водили. Но с услугами-то как быть? Я ж человек маленький, приказано – выполняю. Не откажите уж вы пожалуйста, уважьте, а то неприятности у меня будут.

– А мне какое дело? Я вас не вызывала.