И, конечно же, все свободное время калека проводил на свалке. В основном, потому что там было тихо, а после контузии «страж мусорных гор» очень боялся каких-либо громких и резких звуков. Другой же причиной интереса к мусору послужила внезапная любовь ко всему сверкающему и блестящему. Например, Николай Набоков мог часами рассматривать осколки стекла от пивной бутылки. Поверьте, ничто на свете не доставляло ему большего удовольствия, чем данное времяпрепровождение. Стекло и разного рода металл Николай мог сортировать весь день, чем очень выручал работников свалки. Собственно, именно поэтому, не считая жалости к контуженному, ему позволяли гулять по «мусорному царству» днями напролет.

Поначалу, в конце рабочего дня Набокова неизменно хвалили за проделанную работу. Делали это работники чересчур артистично, но мягко. Позже к нему попросту привыкли, но отношения не изменили. Николая в городе знали многие, и если бы кому-то предоставили возможность охарактеризовать этого чудака одним единственным словом, то, несомненно, таким явилось бы емкое и твердое—«беззлобный». Забавно, но люди часто думали, глядя на калеку: злополучная травма превратила Николая Набокова в человека, лишенного злобы. Поражение организма, словно неизвестная форма рака, сожрало и поглотило именно ту долю мозга, которая отвечала за агрессию. Так была ли контузия травмой в ее естественном понимании, или же она, напротив, наградила человека тем, что так редко можно разглядеть в брате нашем ближнем – искренней и безусловной добротой?

Помимо прочего, калеку на свалке неизменно подкармливали. Было в этом что-то до боли жалкое, но мужчину это вполне устраивало. Ел Николай мало, а остатками всегда делился с местными бездомными собаками, которых приручил.

Как уже было сказано ранее, «страж» городской свалки очень любил собак.

3

Николай Набоков как раз заканчивал свой ежедневный обход. Мужчина размахивал палкой, представляя ее острой шпагой, которая как нельзя лучше дополняла образ «стража», пусть и мусорного, «королевства». Для прочих работников наступило время обеда, и все собрались в строительном вагончике, а сам Николай находился в одном из отдаленных кварталов свалки. Калека был совершенно один.

И тут, в нескольких метрах от себя, Николай услышал какой-то звук. Мужчина отреагировал на него молниеносно, даже с неким предвкушением. В своем воображении он уже представил себе нарушителя, что проник на его территорию. Обычно то были крысы, завсегдатаи таких мест. Для пущего эффекта в голове Набокова они были размером с кабана, имели толстый непробиваемый хвост и острые, как бритва, передние зубы. Этих исполинов калека то и дело гонял палкой по всей территории свалки. Для него это была в равной степени забава, и одновременно – священная миссия.

Конечно, на деле Николай никогда не убивал крыс, даже если загонял их в угол, а за годы тренировок у него это получалось особенно хорошо. Нет, контузия сожрала всю злобу внутри мужчины так же основательно, как эти самые крысы сжирали тонны тухлых объедков.

К удивлению Набокова, источником шума оказались вовсе не крысы. Присмотревшись получше, мужчина заметил в метрах десяти от себя зверя куда крупнее зловредных грызунов.

Да это же Федя!

И, действительно, перед Николаем, спиной к мужчине, греясь на солнце за кучей металлолома и прочего мусора, расположился один из местных псов по кличке Федя. Это был небольшой беспородный представитель собачьего племени, черношерстный, с уныло висящими ушами – еще не взрослый пес, но уже не щенок, эдакий собачий подросток. Правда, в последнее время Федя хворал. Собаки часто цепляли на свалке какую-нибудь инфекцию. Большинство переболевало и выживало.