Что ж, это неправда. Что-то, несомненно, произошло. Маму с головой выдавала попытка испечь кексы.

– Ты недоговариваешь, – настаивал я.

– От вас ничего не скроешь, инспектор!

Она издала подобие смешка, но голос её был не ровным, словно мама планировала спеть, но ещё не была готова. Да-да, моя мама часто запевает ни с того ни с сего, да-да, это жутко раздражает. Она вновь раскрыла рот, но вместо слов раздался короткий скрип – и мама опять замолчала.

– Надо бы тебя смазать, – заметил я. – Скрипишь.

Понимаю, что это не самая смешная шутка на свете, но мама мой главный фанат, и как-то логичнее ожидать от поклонника номер один смеха в ответ на свою шутку, какой бы слабенькой она ни оказалась. Вместо этого мама зарыдала, взбежала вверх по лестнице и заперлась в ванной.

Секундочку. У нас нет замка на двери ванной комнаты. Я сам вечно повторяю, что уже большой мальчик и нуждаюсь в какой-никакой приватности и что мама – женщина в возрасте, которой также требуется уединение. Только она никогда не слушает. Не слушала до этого момента.

Я поднялся на второй этаж и встал у двери. Дёрнул ручку, и та не поддалась. Мама сделала это, впервые вняла моему совету, а мне даже не сказала! Я слышал, как она высмаркивается с такой силой, будто стремится выдуть через ноздри головной мозг. Не особо приятно следить за кем-либо под дверью туалета, так что я отпустил ручку. Просто чтобы дать ей понять: я тут.

– Выйду через минуту, – гнусаво буркнула мама. – Съешь кекс. Они цельнозерновые.

Вернувшись вниз, я отодрал глазурь от одного из кексов и попытался придумать какую-нибудь свежую шутку – разрядить обстановку.

Когда мама вошла в кухню, я обратил внимание на её глаза: они были все красные, какие-то, что ли, поросячьи. И это знак того, что всё очень плохо. Я помню такой поросячий взгляд после того, как ушёл папа.

– Что случилось? – сказал я своим самым искусственно-радостным голосом. А сам думал в это время: наверное, папа вернулся, расстроил маму, и мне теперь нужно хорошенько проучить его.

– Сенная лихорадка. Ну, аллергия, – ответила мама и подсунула мне ещё один кекс.

Сенная лихорадка? Хм-м, это что-то новенькое. Я обвёл её взглядом сверху вниз в слегка театральном, преувеличенном стиле – прекрасно это умею. Затем я указал на неё пальцем и проговорил строгим голосом сыщика:

– Не вижу никакого сена, – и, потрогав её лоб, добавил: – И никакой лихорадки. Могу лишь заключить, мадам, что вы лжёте.

Мама не засмеялась. Я определённо теряю сноровку. Она отвернулась и уставилась на занавеску, словно это была самая любопытная вещь, которая ей когда-либо встречалась в жизни.

– Можешь посмотреть DVD Гарри Хилла, если хочешь, – произнесла она.

Мама НИКОГДА не позволяет мне смотреть Гарри Хилла до того, как я сделаю домашку. Что-то сто процентов случилось.

Обычно Гарри Хилл смешит меня до колик, но на этот раз я не мог сосредоточиться. Мысль бежала и бежала: мама установила замок на дверь ванной, испекла кексы и, хуже всего прочего, заплакала от моей шутки. Что всё это значит? И что теперь будет со мной? Если я больше не могу рассмешить людей, то это рушит все мои планы. Тусовка стендаперов, выступления на ТВ, огромный загородный дом и милая квартирка для мамы… Надо ещё раз всё обдумать.

Я посмотрел ещё десять минут Гарри Хилла, надеясь на вдохновение. Оно не пришло, и я занялся домашкой. Надо было почитать по истории про Реформацию, но я всё ещё был так рассредоточен, что вместо этого уселся за компьютер и принялся гуглить Гарри Хилла. Излазил весь его сайт в надежде, что капелька его гениальности меня взбодрит. Мама вечно повторяет, что величие порождает величие. Уверен: если только мне удастся приблизиться к Гарри Хиллу, мой талант комика вернётся сам собой.