Если я соглашался на печатание главы, я должен был подтвердить, что всю ответственность в случае возникновения спорных ситуаций беру, как автор произведения, на себя.

В моей голове одна за другой сменялись картины, достойные Босха и Гойи.

Автора «Последнего ЛИТО» вызывают в суд. Истец – Лоза. Ответчик – Григорьев. Песню «Плот» я обожаю, но любовь эта меня бы вряд ли спасла – утонул бы, как пить дать.

Было решено не отдавать эту «злосчастную» главу на печать.

…Но время прошло. А оно, как известно, лечит. А у страха, как все мы знаем, глаза велики.

Ради вас, дорогие читатели, я иду по лезвию ножа. Собственно, обратной дороги нет. Читайте и не говорите потом, что я о вас о не думаю.

Глава «Удар по Балабанову» и ещё две – в этом номере.

А я пошёл проверять засовы на воротах «Графского особняка». Хотя вряд ли это спасёт.

Пока не пришли за мной, пойду разожгу камин, что ли.

Пропадать, так с музыкой горящих поленьев!

Потом в перерыве Вася не мог найти себе места и незаметно примкнул к кружку, образовавшемуся вокруг поэта, скрывающего свою лысину.

Краем глаза Вася вдруг заметил, что Щебетов в этот момент далек от искусства. Его руки любовно скользили по женским коленям (девушка с длинными пальцами и Щебетов сидели за старомодным столиком). Петя думал, что он заслоняет спиной деяния рук своих, но от Васиного взгляда ничего не укрылось. И вот Петины пальцы скользили, а девушка мило улыбалась – со стороны могло показаться, что ничего такого не происходит. Но Вася чувствовал: по ее телу пробегала дрожь.

Потом ему стало стыдно смотреть исподтишка, и он постарался со всем вниманием вникнуть в беседу.

А говорили о Балабанове.

Был такой режиссер, на тот момент, лучший в Петербурге (если не забыли, все это происходило в городе Трех революций). И вот этот талантливый художник, по мнению члена Союза писателей, пагубно влиял своими фильмами на молодежь.

«Бред какой-то», – подумал Вася. Но, как говорится, Васька слушает, да ест.

А член Союза писателей с пеной у рта доказывал, как это хорошо – что Балабанов уже на том свете. Потому что если героя с пистолетом в руках возводят в положительную категорию – это ужасно. А в фильме «Брат» так и было. Данила Багров убивал буржуев и их сподвижников – спокойно и очень холодно.

– Но ведь для блага, – попробовал возразить кто-то.

Лучше бы он так не делал. Потому что «член в бейсболке» его чуть в морду не ударил за такие слова.

Вася еще не очень понимал представителей этого поэтического мира, но свои представления о мире вообще у него уже были. Ему очень нравилось высказывание

Орсона Уэллса: «Режиссура – это самое удобное место для посредственности.» То есть, не снискав счастья в других художествах, человек прыгает с головой в эту профессию. Впрочем, режиссер режиссеру рознь. Быть талантливым режиссером – подвиг. Увлекать своими идеями, выбивать деньги на их реализацию и не волочиться на поводу у продюсеров – подвиг. А плохие режиссеры – халтурщики. Плохие, в том смысле, что снимать умеют, а их самих в фильмах, которые они делают, нет. А в Балабановских – сам Балабанов был. То же в литературе: когда читаешь и понимаешь, что вот они, все неудачи автора, как на ладони, вот крупицы его комплексов, вот – лоскутки душевных состояний, которые автор умело вложил в своих героев. Автор, по мнению Васи, обязательно должен ощущаться в произведении; чем талантливее автор – тем громче звучит его голос. В режиссуре – сложнее, публичная профессия. Это ты – приносишь свои идеи и мысли, предлагаешь актерам делать и думать так, как думают и делают герои, вышедшие из-под твоего пера. Хотя большинство «снимателей фильмов» c уже готовыми сценариями работают, и в таком случае всегда можно сказать: «Да, сценарий голимый. А я что, я режиссер, оценки ставлю, делаю так, чтобы ваши поступки, господа актеры, выглядели правдоподобно.» В этом плане писателям легче – они наедине с собой, и никто им не нужен, не смущает в момент самый сокровенный, в момент творчества. Никому ничего не требуется объяснять. Главное – перед собой быть честным. Герои будут вынуждены думать и делать так, как хочет автор, и оживут – только при прочтении. С бумагой легче – чем с живыми людьми: актеры капризничают, а бумага все стерпит. Но актеров пожалеть надо – они народ подневольный, себе не принадлежащий, может, даже и вторичный народец…