– Теперь-то вода есть, – улыбнулся я, довольный собой. Только сейчас понял, что отозвалась сила, которая тому прежнему Егору дана была. Странное ощущение, настоящая магия, по-другому и не скажешь, не объяснишь.

Долго мы ещё сидели за столом, лились разговоры ручьём, чуть позже подсели к нам и женщины. Ночью, проводив всех со двора, Куланбай повёл меня в горницу, спать. Кунсулу с детьми прибирала со стола, только я этого уже не слышал. Трудный день, нервный, уснул, как младенец в люльке.

Следующим днём, спозаранку засобирался домой. Куланбай поднялся, вышел во двор, вернулся с бараньей тушей:

– Как обещал, Егор-ака. Не обидели мы тебя?

– Что ты, довольно за работу. Дарьюшка моя рада будет, – просить больше неудобно, у самих ртов немало.

Мы собрались в дорогу, провожать нас вышла вся деревня. Женщины совали узелки с пирожками, свежее молоко. Скоро наша телега напоминала лоток базарный с выпечкой. Аж дух печёного стлался по дороге за нами.

Я торопился домой, степняк подгонял лошадку, та споро перебирала ногами. Вот уже и знакомый лес, останавливаться на привал не стали. Куланбай вернуться спешил засветло. Пожевали на ходу пирожков, запили молочком.

Раскинулись перед нами луга, завиднелись крыши Кривцово, сердце рванулось туда, к семье. Как же стало, что так прикипел я душой к этим людям? И чужими язык не поворачивается назвать. Стоял полдень, но улицы были пустыми. Даже вездесущих кур не видать.

– Что-то неладное творится, Егор-ака, – оглядывался по сторонам Куланбай, подгоняя кобылу. Домчали до дома.

– Зайди, передохни с дороги, – предложил я степняку.

– Не обижайся, только ехать мне надо. Семья ждёт. Он сгрузил мясо, все харчи, что в дорогу дали, и повернул тотчас назад, запылила по дороге колёсами телега.

Во дворе было пусто и стрёмно стало на душе: неужели в моё отсутствие что-то случилось?

Семья отыскалась в доме. Все сидели на кухне: лица взволнованные, даже испуганные.

Я бросил скарб на стол:

– Чего это с вами? Помер кто?

Даша обняла меня, отец поднялся со скамьи.

– Пошли, покажу.

– Не ходили бы вы, от греха…, – жалобно сказала жена.

– Погодь, не мельтеши, – насупился отец.

Покинули дом, старик отворил ворота, осмотрелся по сторонам и махнул мне рукой.

Двинули до соседнего проулка между домами, отец крадучись шёл впереди, выглянул из-за угла:

– Сам смотри, – кивнул мне, – сильно не высовывайся.

Я был полон удивления, но сделал, как велели. За вторым домом стояла хата Данила и Евдокии. Хорошая семья, деток четверо. Сыновья взрослые уже, дочь подрастала, красавица-Лукерья, коротко Луша. Хозяйство, как у всех: корова, лошадь, гуси, куры. Надел земельный.

Возле их ворот стояла телега с высокими бортами, около неё лениво развалился военный с ружьём в руках, мимо него сновали и другие, вынося из дома всё, что было ценного. А в телеге, неловко завалившись набок, сидел Данил, спиной ко мне. В повозке лежали тушки гусей и куриц, птицам просто шеи, что ли, посвернули? Непонятно отсюда. На задке привязана хозяйская лошадь. За Данилом виднелся домашний их же скарб.

– Корова где? – спросил у него какой-то тип, высунувшийся со двора.

– Знамо где, – огрызнулся хозяин, – на пастбище.

Тип нырнул обратно. Тихо на улице, в соседних домах даже ставни затворили, как будто можно просто отгородиться от чужого горя и страха.

Послышалась возня, к телеге выскочила Евдокия, без платка, волосы растрёпанные. Подлетела ближе, вцепилась в борт. Лицо белее мела.

За ней выскочили двое.

– Забирайте всё, – обернулась женщина, повернувшись спиной к повозке, – мужа за что?!

– Уйди, дура, – подскочил к ней стоявший в дозоре, – хужее будет.