– Объясни, пожалуйста, чуть подробнее, что я натворил? – ласково и умильно улыбаясь, с едва заметной ухмылкой произнёс он, подходя ближе.

– Вывел из строя двигатель, – твёрдо отрезала девушка, с вызовом и решительностью смотря ему в глаза, – обеспечивающий несколько цехов, – уже с лёгкой паникой и дрожью в голосе добавила Таисия.

Юноша заулыбался ещё больше. И эта улыбка уже всецело была лишена даже намёков на язвительность и ухмылку. Она была нежна и глубока чувствами, открыта и задумчива, полна некой грусти по будущему, по её прежней улыбке.

Казалось, редкие из напарников Грэгарда не были во внимании, наблюдая за разворачивающимся диалогом.

– И ты, конечно, думаешь, что это сделал я, – горько хмыкнув и почти не рассмеявшись, вспоминая их вчерашний разговор, произнёс Грэгард, словно озвучивая мысли девушки.

Поймав взгляд Таисии, он тут же осёкся, вновь переводя взор, выдыхая.

– Хм… Я не знаю, как сказать тебе… – потерев шею, юноша вновь смотрел ей в глаза, со всей серьёзностью и ответственностью, со всей немой болью нераскрытой надежды, что девушка поверит его словам, – но я этого не делал, – оборвав её на мгновения обнадёженный взгляд, мягко, но без каких-либо иных и прочих слов, лаконично и нарочно замедленно произнёс Грэгард.

Словно специально, но естественно громко выдохнув, Таисия отвела взгляд, отвернулась, а затем, повернувшись к юноше спиной, поспешила к выходу.

Проводив её грустным взглядом, в котором читалась едва различимая улыбка, Грэгард побрёл обратно.

Хотя свежий ветерок и обдувал распаренные лица, на улице всё равно было жарко и влажно, от чего воздух становился каким-то тяжёлым и вязким и его было трудно вдыхать. Он был словно не ощутим при вдохе, будто и не проникал в грудь. Таисия вдыхала резче, сильнее и глубже, чтобы искусственно создаваемой прохладой вдоха почувствовать растворяющийся в горле, нагревающийся и вновь становящийся неощутимым воздух.

Тени становились всё короче и прозрачнее, а рассеянные лучи солнца с почти безоблачного небосвода освещали наступающие полуденные часы.

Уже собралась приличная недоумевающая толпа, подвластная панике и бездельной суете. Люди были ошарашены произошедшим, будучи настолько непривыкшими брать ответственность в первую очередь за себя, за свои поступки, обращаться к себе. Вспоминать себя, притаившегося за скорлупой, созданной нами же…

Если бы кто-то сказал им, как быть и что делать, все, кажется, тотчас же безоговорочно приняли бы это, с радостью и облегчением пойдя за этим кем-то, делая всё, что некто говорит, пусть даже они не знали бы его, пусть даже не ведали бы зачем… Ведь это куда легче, но только не для «забытых» нас, не для забытой души.

Снова тёплый поздний вечер раскрашивает ещё светлое небо звёздной синевой. В городке, по обыкновению, тихо. Но если прислушаться, приглядеться, он тоже живёт и дышит летней свежестью, он шумит и гудит тысячами судеб, своей судьбой… Но что-то тревожит сердце. И не только тем волнующим трепетом. Трепетом тихого, рвущегося из груди и наполняющего всё вокруг счастья, трепетом ожидания, трепетом города, мира, трепетом всеобъемлющей любви. Но и кожей ощутимым напряжением, которое сейчас окутывало весь городок стеклянной тишиной улиц, сквозь которую едва ли пробивается свет одинокого зеленоватого фонаря.

Сегодня они расстались безмолвно. Тогда… ещё днём.

Грэгард тихо вздохнул, отвлёкшись от мыслей, ловя тонкие и такие лёгкие запахи вечера, лета. Он хотел окликнуть её, сказать ещё хоть что-нибудь, чтобы просто посмотреть ей в глаза… Но ему нечего было добавить, а без этого она вряд ли бы задержала на нём взгляд, вряд ли бы тогда, подхваченная лёгкой паникой, остановилась бы… прочла его.