И своё несерьёзное горе несу,
Побеседуем мирно с Небесным Отцом,
Если прочим сейчас недосуг.
Здесь высокие окна цветного стекла,
Ещё выше и звонче за певческий ряд
С медным шорохом плавают колокола
В поднебесном жилье звонаря.
Чернокрылых монахов торжественный строй
Завершает вечерню объятьем любви,
Две любимых иконы, и я перед той,
Где Мария с Младенцем Твоим.
Зимний вечер над Питером нежен, как тень
Облаков, как прозрачное пламя дрожит,
И скользящие в нем силуэты людей —
Пришлецы из пределов чужих.
Их одежды багровой вечерней парчи,
В камилавках, чалмах, под шитьём золотым
Маркитанты, султаны, евреи, врачи,
Куртизанки, волхвы и шуты.
Хороводом бессмертных вдоль замерших лет
Одержимая пляска куда-то спешит,
Это празнество жизни, где смуглая смерть
В переходах поёт за гроши.
Её голос насмешливый, голос глухой
И усталость в сутулом наклоне плечей,
Этот город – заснеженный Иерихон,
Полюбивший меня ни за чем.
И пока я – паломник к святым городам,
Не увидев меня в этой пляске шальной,
Он гадает, наверное, что за беда
Приключилась сегодня со мной.
В Валаамском приходе под сводом поёт
Многогласый, отселе невидимый хор,
Я три тонкие свечки несу на своё
Возвращение в Иерихон.
«Мы с тобой – хорошая пара…»
Мы с тобой – хорошая пара,
Ты – завидный парень с гитарой,
И со мной – седою
и злобной бабой,
одноглазой каргою старой.
Эх, пошляемся мы по свету,
Мне доверишь хранить монету,
Для тебя
зеленый плащ на меху
я сошью,
как кончится лето.
Будет многим девкам завидно.
Скажут: приворожила видно.
Обзовут кривой,
Проклянут не впервой,
Да на правду мне не обидно.
Я иначе тебя любила,
Мне твоя молодая сила
Не нужна была —
И своей дотла,
Не по одной ли дороге шли,
Не от одной ли яблони плод —
Это темная кровь говорит,
Это черный огонь встает,
Поднимается из глубины,
Из бездонной славянской тьмы.
Пеленами черные сны.
Пеленами крылья чумы.
Там цыганская боль течёт,
Их гортанный, горький язык,
Или, может, глубже ещё
Кровью эльфов – ночных владык
Наводнит, и тогда – одно,
Всё одно, хоть древняя тьма,
Будешь новый ковать клинок,
Будешь петь, бродя по холмам.
Бесконечный черный огонь
В сердцевине черных цветов,
Только лучше, сынок, не тронь
Всё, что мне известно о том.
Погуляй с седою каргой
До её последней реки,
Жаль, что больше уже никто
Не полюбит тебя таким.
Песенка о глиняной свистульке
1.
Подарила я братишке пегаса,
Чтобы он почаще улыбался,
Чтоб не думал об этой дуре, дуре,
У которой его, бедного, надули.
А пегас из коричневой глины
Весь белилами раскрашен да кармином,
На четыре дырки под рукою,
Засвистит – сердечко успокоит.
Как забудет брат о всём злополучном,
Мы найдем ему девицу получше,
Чтоб умела петь да балагурить
Назло этой дуре, дуре, дуре.
2.
Подарила мне сестренка пегаса,
Чтобы я почаще улыбался,
Чтоб не думал об этой дуре, дуре,
У которой меня, бедного, надули.
А пегас из коричневой глины
В голубых полосках да карминных,
На четыре дырки под рукою,
Засвистит – сердечко успокоит.
Как забуду я о всём злополучном,
Так подыщут мне девицу получше,
Чтоб умела петь да балагурить
Ничета какой-то дуре, дуре.
«В черном плаще, в зелёном плаще…»
В черном плаще, в зелёном плаще
Говорили стояли – опять вотще,
Разбрелись, оставив пустырь,
Он – в свой лес, она – в монастырь.
Туда, в проемы надежных стен,
Чтобы держать себя от страстей,
Чтоб, обуздывать мысли устав,
На колени поспешно встать,
Блуд и святость себе вменя:
– Матушка, посеки меня.
А в лесу ночном тишина,
Голос сосен – небес струна,
Над водою рассеян свет,
Исступленья в помине нет.
Не проси, молитвы верша,
Будет всё, была бы душа.
А на завтра опять с утра
К их черте святая сестра
Прибежит из монастыря,
А глазенки-то как горят.