Быстро выбрасываю Дилана из головы, потому что Дилайла подходит к стойке, и на ее лице впервые нет ни капли воинственности.

– Я хотела извиниться, – выдает без предисловий.

Мои брови взлетают вверх, а на губы ползет идиотская улыбка. Серьезно? Есть контакт!

Прихожу в себя. Ерунда какая-то.

– За что? – Ее братец мог бы и извиниться за свои скоропалительные выводы, а Ди к этому отношения не имеет.

Но девушка настроена решительно.

– За то, что произошло вчера между тобой и Диланом, – поясняет, будто бы я сам не догадался, о чем она. – Я объяснила им с отцом, что ты ко мне и пальцем не притронулся, я просто была расстроена.

«И не притронешься», – тем не менее говорит ее взгляд.

– Ты тут ни при чем, – озвучиваю свои мысли.

Выражение ее лица смягчается. У меня создается впечатление, что она ожидала от меня праведного гнева и обвинений в свой адрес. Нелепая мысль, по-настоящему нелепая.

– Хорошо, – кивает Дилайла. – Я просто хотела прояснить ситуацию.

– Они о тебе заботятся, я понимаю. Все нормально, – говорю и тут же об этом жалею, потому что глаза Ди снова начинают метать молнии.

– Это не забота, это тотальный контроль, – возмущается она, но быстро берет себя в руки. – Но к тебе это не имеет отношения, это между нами тремя. Дилан больше к тебе не полезет.

Что-то мне совсем не нравятся ее рассуждения о «таких, как я» в сочетании с болезненной реакцией отца и брата на потенциальную попытку приставать к девушке. Надеюсь, это всего лишь моя богатая фантазия.

– Пусть лезет, если хочет, – усмехаюсь, надеясь разрядить обстановку, – но того, что в следующий раз его нос не будет сломан, не гарантирую.

Дилайла кривится.

– Хвастаешь?

И в мыслях не было.

Качаю головой.

– Твой брат – не боец.

– Вот и не калечь его. – Ди впивается в меня взглядом.

Я для нее – никто, а он – любимый брат. Вчера Дилан, ничего не видя перед собой, бросился защищать честь сестры, а сегодня она вступается за него.

Мне хочется пообещать ей, что, что бы ни случилось, я и пальцем не трону ее брата, но такое обещание слишком легко нарушить. Если он снова вздумает на меня напасть, у меня не хватит терпения стоять и ждать, пока его кулак устанет.

– Калечить не буду, – отвечаю серьезно.

Дилайла кивает каким-то своим мыслям и собирается уйти, потом останавливается и оборачивается. Весело прищуривается.

– А ты что, решил заделаться коком?

Вот уж что никогда не входило в список моих жизненных целей.

– Я хотел поесть, – отвечаю чистую правду.

Ди дарит мне долгий задумчивый взгляд.

– Сходи на Альбере и возвращайся домой, – даже не советует – просит.

После чего разворачивается и уходит так быстро, будто боится, что я брошусь за ней вслед. Нервные здесь все какие-то.

Долетим до Альберы, там и посмотрим, что я буду делать. У меня еще шесть дней на оценку обстановки.

Маргарет не торопясь наносит на порез мазь с запахом мяты, клеит пластырь. Закатываю глаза, но Мэг проще уступить, чем объяснить ей, почему не нужно что-либо делать. Выйду и отдеру – делов-то.

Мятная мазь холодит, а пластырь сверху стягивает кожу. Царапина начинает неистово зудеть. Пытаюсь почесаться, но медик немедленно дает мне по руке.

– Не вздумай, – предупреждает, угрожающе хмурясь.

Ладно, выйду из медблока, оторву пластырь и тогда почешусь вдоволь.

– Все? – интересуюсь нетерпеливо. Не пойму, зачем уделять такое внимание маленькому порезу. Ну да, воспалился немного, но что в этом удивительного? Ясное дело, нож у Дилана не стерильный.

– Все-все, – ворчит Мэг, отходя, а я спрыгиваю с койки, на которую она меня до этого настойчиво усадила.

Ежусь. На борту все еще чертовски холодно. Тянусь за одеждой.