Глаза прекрасной незнакомки были живые. Нет, это не было иллюзией, созданной, безусловно, великолепным мастером. Картина обладала своей внутренней жизнью. Молодая женщина с портрета общалась с Вьюном посредством своего взгляда, как это делают обычные живые люди. Она внимательно изучала юношу, казалось, глядя в самое его сердце. Вьюн ощутил озноб, как если бы живая нимфа неземной красоты смотрела сейчас на него в упор. От охватившего его непонятного чувства восторга и волнения во рту у парня все пересохло, голова закружилась, перед глазами поплыла красная дымка. Откуда-то издалека донёсся голос деда:

– Это она, Анна Александровна Дубенцова, твоя прабабка.

Большое оранжевое светило по-хозяйски осмотрело окрестности, после чего неспешно направилось за широкую спину двухэтажного особняка с полукруглым балконом, мансардой и кокетливой резной башенкой. Дом, казалось, всем своим деревянным телом блаженно впитывал в себя ласковые вечерние лучи, многолико отражая их высокими разноцветными витражами. Яркие всполохи заходящей звезды облизывали новую жестяную крышу, золотили чугунное литьё узорчатых ворот, плескались в ведрах с водой, набранных для вечернего полива. Из распахнутых окон кухни пахло малиновым вареньем, трехцветная кошка на деревянном, крашеном охрой пороге сладко жмурилась и бесстыдно мурчала на всю улицу.

Узкая белая дверь негромко скрипнула, и на балконе появилась статная дама в домашнем бежевом платье. Гладко зачесанные черные волосы, слегка серебрила ранняя седина, а природная смуглость тонкого лица выдавала крепкую южную породу. Женщина привычно оглядела улицу, улыбнулась выглядывающему из своей лавки бакалейщику, после чего уже было хотела вернуться в дом, но случайный порыв ветра выхватил локон из гладкой прически и принес запах древесной гари. Красавица нахмурилась, резко ухватилась тонкими пальцами за лаковые перила и огляделась, словно кто-то неведомый позвал её по имени.

Жанне, появившейся на свет под яркими звёздами Бессарабии в кочующем цыганском таборе, горбоносые старухи жизнь предсказали вольную, как, собственно, всем её многочисленным и шумным собратьям. Но коварная фортуна посчитала, что всё должно случиться совсем по-другому и обманула судьбу цыганки. В одну из тёмных южных ночей, крепко уснувший табор был полностью перебит жителями хутора, где накануне бродяги украли скот. Жестокость обиженных сельчан была такой, что уничтоженными оказались даже дети всех возрастов. Полуживую, завернутую в обгоревшее тряпье Жанну, утром нашли спешившие в поле крестьяне, чуть в стороне от места жуткой трагедии. Ребенок уже не мог кричать, а лишь беззвучно открывал и закрывал посиневший рот. Как дитё оказалось посредине дороги и почему им не позавтракали дикие лисы, так и осталось для всех загадкой.

Сжалившись над младенцем, одна из хуторянок, не оставила подкидыша и стала растить девочку вместе со своими родными детьми. Различия между детворой приёмная мать не делала, хлеб и крестьянскую работу делила поровну, вот только цыганская кровь не расположила приёмыша к изнурительному труду. В пятнадцать лет Жанна убежала из дома и прибилась к труппе небольшого театра, куда красивую и от природы, музыкальную девушку старик-владелец принял с некоторыми условиями.

С раннего возраста хитрым цыганским умом Жанна поняла, что у неё очень мало шансов выбраться из нищеты и униженного положения наложницы. Вглядываясь в маленькое театральное зеркало тёмной гримёрки, она видела, как удивительно хороша. Но что толку с этой красоты, когда лицезреть её могли лишь кучка унылых обывателей, да десяток пьяниц–актёров? Долгими бессонными ночами она просила своего Бессарабского Бога, хозяина всех бродяг и кочевников, веками топтавших эту беспокойную землю, о чуде. Суровый Бог явно любил свою маленькую смуглянку, потому что чудо произошло.