На следующую ночь Вьюн проснулся, как от толчка, он сразу понял, что в страшной комнате что-то происходит. Она звала его, манила. Наспех набросив рубаху и даже не надев брюк, парень осторожно направился в противоположную часть дома к запертой двери. Всё было тихо и спокойно. Вьюн наклонился и стал пристально всматриваться в щель замочной скважины, пытаясь хорошенько рассмотреть проступающие во мраке предметы. Блёклая луна, с трудом пробивавшаяся сквозь густые заросли, давала очень мало света, но странное кресло выделялось на фоне более светлого окна. Трудно предположить, сколько прошло времени, у Вьюна затекли ноги и спина, он уже хотел оставить свой пост наблюдения за бесполезностью, как лёгкое движение над креслом привлекло его внимание. Такое впечатление, что невесомый мяч выпрыгнул из-за высокой спинки и снова исчез. Парнишка выпрямился и протёр глаза, конечно, это ему показалось. От слишком долгого вглядывания в темноту и неудобной позы, возникла галлюцинация. Но как только он снова припал к щели, вновь увидел вылетевший предмет. Теперь он беспрерывно сновал туда-сюда, то появляясь, то исчезая. И если первое его появление ещё можно было списать на обман зрения, то дальнейшие манёвры были слишком очевидны. Туда-сюда, туда-сюда…. Что в действительности происходило в кресле, невозможно было даже предположить, высокая спинка закрывала всё действо, а неугомонный мячик взлетал и взлетал тёмный, уверенный и пружинистый. Сколько бы по времени продолжалось это загадочное представление – неизвестно, но прыгун неожиданно потерял равновесие, над спинкой взметнулась детская рука. Вьюна, как обухом по голове, ударила дикая догадка – в кресле, как на маленьком батуте, прыгал ребёнок. Парень даже услышал простенькую детскую песенку, которой малыш сопровождал своё развлечение.

Разбуженный дед хмуро выслушал рассказ внука, но в жуткую комнату не пошёл. Старик сел на кровати, спустив на пол худые белые ноги. Так он просидел долго, качая косматой седой головой. На некоторое время Вьюну даже показалось, что старик не в себе.

Наконец, дед поднялся и, поманив внука за собой, потяжелевшей шаркающей походкой пошел в свою мастерскую. Эта полуподвальная коморка – святая святых – с отдельным, специально сделанным входом хранила не меньше загадок, чем ужасающая комната с зеленым креслом. Так, во всяком случае, полагал Вьюн. В ней старик занимался старинным чеканным ремеслом. Здесь лежал листовой металл разной толщины, а по стенам на аккуратных полочках были разложены замысловатые инструменты. Вьюн вспомнил, что, когда был совсем маленьким, дед рассказывал, как они называются. «Лощатник», «Сапожок» – эти смешные стержни носили ещё более смешные имена, и малыш заливисто хохотал, создавая чудное, звенящее о металл эхо. Но сегодня Вьюну было не до веселья. Он, несмотря на присутствие старшего родственника, всё ещё не отделался от мистического ужаса.

Между тем, дед не стал включать электрический свет, а зажёг сильно оплывшую парафиновую свечу. Затем, подойдя к дальней стене, отодвинул всегда наглухо задернутую тяжелую занавеску. В детстве Вьюн думал, что за этой темной портьерой скрывается потайная дверь. Мальчишка представлял себе, что, как в любимой сказке про деревянного мальчика Буратино, она ведёт в другую страну или в другое измерение, на что уж хватало детской фантазии. Дед даже близко не разрешал подходить к этому месту, отчего становилось ещё интереснее. Сегодня же запретное покрывало было отодвинуто.

В первые несколько минут при таком тусклом освещении парень совсем ничего не видел. И лишь спустя некоторое время, из мерклого сумрака стал проступать удивительный образ. Это был портрет. Женское лицо небывалой, невиданной красоты проявилось из мутноватой неоновой дымки. То, что это был настоящий шедевр, не вызывало сомнения даже у столь неопытного знатока живописи, как Вьюн. Очень молодая, даже совсем ещё юная дама, тем не менее, обладала грацией настоящей королевы. Великолепная осанка, чуть заметный наклон головы, выбившийся темный локон, губы в лёгкой полуулыбке. Правая бровь чуть взлетела в немом вопросе, а в глазах…