– Серьезно? Ты слушаешь старика Челентано?

Снова что-то нажимает – теперь играет старый французский шансон.

– Странные музыкальные предпочтения у тебя, однако. В винах лучше разбираешься, – замечаю не без иронии.

– За рулем я слушаю старые песни, чтобы совершенствовать языки. В них много слов и они понятные. Нравится мне совсем другая музыка.

Наконец-то заговорила! Цепляюсь за тему.

– Джастин Бибер? Гарри Стайлс?

– Нет, рок больше нравится. Хотя Гарри очарователен.

– Ну конечно! Какой девушке не нравится душка Гарри! – не упускаю возможности съязвить.

– Той, которой нравится красавчик Шон, – смеется Соня. – Ты, кстати, на него похож!

– На Стайлса?

– На Шона Мендеса, – хохочет.

Обожаю ее смех! Когда она смеется, у меня на душе светлеет. Счастье по телу растекается, как теплый малиновый кисель. И кажется, что все и всегда будет хорошо.

– Пфф! Чем это я на него похож? Тем, что тоже тебе нравлюсь?

– У вас татуировки почти одинаковые, – смущенно косится на мою руку.

Я тоже на неё смотрю.

– Моя птичка всегда со мной. Это моя свобода.

Впереди мелькают огни придорожного ресторана.

– Нам надо поесть, – говорю тоном, не терпящим возражений, и сворачиваю к нему. – Это хороший ресторан?

– Запредельно дорогой. Тебе понравится, – хмыкает Соня.

– Вспомнила старую песню о мажоре?

– Ага, об излишне уверенном в себе Гордиевском-среднем, – открывает дверцу и перед тем, как выйти, показывает мне язык.

Она уже шагает к входу, а я никак не могу расстегнуть чертов ремень. Хрен развернешься в этой машине! Догоняю Соню у самой двери и преграждаю путь.

– А ну стой! Ты показала мне язык?

– Показала, и что? – гордо задирает подбородок и смотрит свысока.

Обхватываю ее за плечи, пока не опомнилась, сжимаю и требую:

– Еще раз покажи. Хочу получше рассмотреть…

Головой мотает и пытается вырваться.

– …Показывай, говорю! Ты ж у нас смелая.

Настаиваю, а самого смех разбирает. Она такая комичная! Глаза вытаращила, губы втянула и змеюкой извивается. Но я держу крепко и сразу двумя руками – не выскользнет. Когда устает дергаться, одной рукой беру за лицо и пальцами жму на щеки.

– Окрой рот и высунь язык. Скажи дяде «а-а-а». Давай, девочка, не упрямься! Будь паинькой!

– Извращенец! – кричит и заливается смехом.

И я с ней за компанию. Мы то ссоримся, то ухахатываемся вместе. Вот так контрастно складывается наше общение, и мне это нравится. Заводит. Ничуть не меньше, чем три года назад. А я уж думал, что после тридцати секс становится безвозвратно скучным.

В ресторане ожидаемо аншлаг, но столик для нас находят. Официант провожает через весь зал в самый дальний угол у огромного камина.

У одного из столиков Соня притормаживает, здоровается и перекидывается парой фраз на непонятном языке с пожилой семейной парой. А когда мы присаживаемся и открываем меню, натягивает учтивую улыбку и шепчет:

– Никита, прошу, сделай вид, что у нас деловая встреча. Умоляю! Исключительно деловая. Давай быстро поедим и уйдем.

Выглядит она странно. Мышцы лица скованные, глаза испуганные, голос дрожит. Я теряюсь, как расшифровать такие перемены.

– Что происходит?

– Родители Дани здесь. Смотрят на нас с подозрением. Не принято у них по вечерам ходить в дорогие рестораны с клиентами.

– Ясно, – говорю коротко. – Не мельтеши, разыграем красиво.

Достаю телефон и делаю вид, что принимаю звонок. Поднимаюсь из-за стола, показываю Соне палец, типа я на минуту, и иду к выходу, громко разговаривая по-английски с иллюзорным абонентом. У нужного столика притормаживаю, во всеуслышание решаю проблемы с поставками сырья. Четко и громко говорю, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что у нас с Птичкой чисто деловое свидание.