До нужного дома я добрался ещё засветло; бухающие на лавочке алкаши косились в мою сторону, но ответный испепеляющий взгляд быстренько отбил у них охоту пялиться на меня. Может, мне и двадцать лет, но после упорных тренировок в университетском спортзале за последние три года я вполне компенсировал свой возраст крепкими мышцами. Я не хвастаюсь – разве что чуть-чуть – но вломить какой-нибудь мрази мне не трудно.

Особенно, если она пытается навредить моей матери.

Родительница встречает меня чуть ли не с фанфарами. Последний раз мы виделись неделю назад – как раз перед тем, как страдающий паранойей отец – пусть и не беспочвенно – заподозрил меня в общении с матерью. Он нанял кого-то следить за мной, но то ли мужик был новичком в этих делах, то ли просто лопух, потому что хвост за собой я засёк почти сразу. Я позвонил матери и предупредил, что некоторое время мы не сможем видеться, и вот вчера вечером за мной впервые никто не следил, так что сегодня я приехал сюда на свой страх и риск.

Несмотря на то, что условия у матери не ахти, у неё в квартире всегда был идеальный порядок. На мой взгляд, надо иметь талант, чтобы заставить убогую помойку сверкать чистотой и быть уютной, насколько это вообще возможно. И видит Бог, в этой хрущёвской однушке я чувствовал себя гораздо лучше, чем в крутых отцовских апартаментах. Мать начинает суетиться, накрывая на стол, и хотя я не так уж и голоден после посиделок в столовке, всё равно уплетаю сначала тарелку борща, а после ещё пюре с котлетами. Насколько я помню, во время жизни с отцом мать практически ничего не готовила, потому что, по мнению родителя, ей это было ни к чему. К счастью, теперь у неё была куча свободного времени, чтобы научиться чему-то новому и быть по-своему счастливой.

Мама весь вечер расспрашивает меня о том, как идёт моя учёба, и просит уделять ей больше времени; за четыре года я так отвык от того, что кому-то не всё равно на то, где я и как, что я чувствую себя ребёнком. Единственное, что матери не нравится во мне – это стиль одежды и манера говорить.

– Ты выглядишь, как бродяжка, – ворчит она, разглаживая пальцами края дыр на коленях моих джинсов. – Такое ощущение, что у твоего отца нет денег, чтобы позволить тебе выглядеть нормально… И зачем ты проколол ухо? Ты же не девочка, в самом деле!

На все её упрёки я просто закатываю глаза, потому что я всегда делаю только то, что хочу – тем более, если это касается меня самого. В моём гардеробе не было ни одного костюма, зато от драных джинсов и чёрных футболок шкаф буквально ломился. Осенью и весной к ним добавлялись кожаная куртка и бейсболка с кольцами, а зимой – чёрная аляска. Мать мой выбор не одобряла совершенно, и это была единственная тема, в которой её слово не имело веса.

В девять вечера отец начинает названивать мне, но я принципиально не беру трубку. И не особо удивляюсь, когда через пятнадцать минут меня набирает Тоха, чтобы предупредить, что я в розыске, но он меня прикрыл. И хотя с отцом я не разговаривал, вечер был безнадёжно испорчен, потому что мне хватало одного упоминания о нём, чтобы начать беситься. Чаще всего наши чувства относительно друг друга были взаимны, но гордость и боязнь потерять пост не давали ему вышвырнуть меня на улицу вслед за матерью.

Эгоистичный сукин сын.

Утром я отключаю будильник и собираюсь проспать как минимум полторы пары, но мать явно была другого мнения. Растолкала меня и выгнала в ванную мокрой тряпкой, чтобы я привёл себя в порядок, а после, накормив завтраком, с милой улыбочкой повесила на плечо сумку и вытолкала за дверь. Вот они, прелести жизни с родителем, который заботится о тебе, даже если ты сам этого не делаешь. На ходу создаю конференц-звонок, набирая Тоху с Димоном – не мне ж одному страдать от недосыпа.