– Оля... Ольга Васильевна. – Она с трудом сдерживала слезы.

– Сережа, побудь тут, пока я врача найду, – шепотом сказала я Кужерову и отправилась на поиски ординаторской, краем глаза отметив, что Кужеров подсел к Ольге Васильевне и, похоже, начал устанавливать оперативный контакт. С проходящими по делам женщинами у него это всегда прекрасно получалось.

На розыск лечащего врача моего потерпевшего я потратила больше времени, чем на то, чтобы добраться до больницы. Доктор нашелся в пустынной столовой, где он жадно поглощал какую-то баланду омерзительного вида и запаха. Лет доктору на вид было около сорока, впечатления преуспевающего человека он не производил. Я нахально прервала его трапезу, предъявив свое удостоверение, и присела рядом, не дожидаясь приглашения.

– Хотите? – Доктор качнул ложкой в баланде. – Вас тоже могут покормить.

Я максимально вежливо отказалась. Доктор быстро дохлебал свой суп и с видимым сожалением отказался от второго, с тарелкой которого маячила в окне раздачи повариха. Ложку доктор вытер обрывком рецепта и сунул в нагрудный карман.

– Ну что, вы по поводу Коростелева? – осведомился он, не трогаясь с места; наверное, надеялся, что после моего ухода все-таки наестся до отвала.

Я кивнула.

– Он в сознании?

Доктор задумчиво потеребил торчащий из кармана черенок ложки:

– Хотите допросить? В принципе, не возражаю, только когда сам проснется. Будить не надо.

– А что можете сказать про перспективы?

– А что можно сказать... Хреновые перспективы. Серьезная черепно-мозговая, ушиб головного мозга. Отшибло мозги, короче.

Я поморщилась, но справилась с собой. В конце концов, доктору, специализирующемуся на лечении бомжей, уже трудно представить, что есть и нормальные люди.

– А он общаться-то может?

– Может. – Доктор пожал плечами. – Только не помнит ни хе... Простите, ничего не помнит. Амнезия.

– Что, вообще ничего?

– Даже имя свое не помнит, – подтвердил доктор. – Так что напрасно время потратите. Такое бывает при травме головы.

– А со временем? Память восстановится?

– А со временем, – ответил доктор, передразнивая мою интонацию, – надо будет гроб заказывать. Или дом хроников. Башка – она дело тонкое.

– Напишите мне здесь, пожалуйста, что с потерпевшим можно проводить следственные действия. – Я протянула доктору запрос на прокуратурам бланке.

Он перевернул его, взял у меня шариковую ручку и расписался под врачебным разрешением на допрос.

– Спасибо. Доктор, а это вы его принимали?

– Ну.

– А вы не помните, в каком состоянии была его одежда?

Доктор нахмурился, вспоминая.

– Да вроде в нормальном. Чистая, даже кровью не запачкана.

– А застегнута, расстегнута?

– Ну этого я не помню. А потом, до меня его «скорая» смотрела, они могли расстегнуть. А что, там сексуальное насилие? – Доктор впервые за все время разговора оживился. Я пожала плечами.

– А в истории болезни не записано, в каком состоянии была одежда?

– Ну пойдемте, глянем.

Доктор вспорхнул, как бабочка, и понесся впереди меня, даже не оглянувшись на окно раздачи, откуда донесся явственный женский вздох. Я едва поспевала за ним.

В ординаторской доктор живо выхватил из пачки меддокументов историю болезни Коростелева и просмотрел записи приемного покоя, после чего протянул историю мне.

– Нет, про состояние одежды ничего нет, – констатировал он с сожалением, пока я своими глазами убеждалась в этом. – Но если одежда повреждений не имела, а была просто расстегнута, могли и не отметить этого.

– Ладно, – я вернула ему историю болезни, – пойду караулить момент пробуждения.

– Если все-таки хотите его допросить, – крикнул доктор мне вслед, – советую сегодня без протокола не уходить. Завтра может быть поздно...