Генри вышел из мастерской с тяжелым сердцем. Он был уверен, что за день не узнал ничего такого, что эти люди не рассказали еще раньше стражникам. И получалось, что Хьяль прав: никто ничего не делал. Если граф де Рианье действительно стоял за похищениями Элоизы, Анны-Марии и остальных, то кто мог спросить с него за эти преступления? Не хотелось думать, что даже его отец был бессилен против дворянского титула.

До дома Генри добрался пешком. По дороге ему было о чем подумать, и он не заметил, как очутился у порога. После ужина он рассказал обо всем отцу. Тот выслушал, не перебивая, и лишь в конце сказал:

– Этим делом теперь занимается церковь, но думаю, тебе стоит встретиться с аюдантом де Вега и рассказать ему все, что узнал.

– Думаешь, он услышит что-то новое? – удивился Генри.

Отец потрепал его по голове, чего не делал последние лет пять.

– Он увидит, что ты способный малый. А там, кто знает…

Генри улыбнулся, как объевшийся сметаны кот. Не то чтобы он мечтал о карьере в церкви, но если аюдант признает его полезным, значит, и отец увидит, что он не только небо коптит. И уж точно ничуть не хуже Алехо.

***

Окно было открыто. Белая шторка чуть покачивалась от ветра. Солнечные лучи касались его лба. Тьяго зажмурился и повернул голову. В шее болезненно стрельнуло. Он попытался открыть глаза, но почему-то не смог.

«Где я?»

Он осторожно пошевелил пальцами правой руки, затем напряг мышцы и, подняв-таки руку, поднес к лицу. Бинт. Стянув повязку, Тьяго сощурился от яркого света. Несколько раз моргнув, он попытался сесть, но и шея, и спина болезненно загудели. Оставив попытки, парень откинулся обратно на подушку.

Над ним висел незнакомый потолок. Он был в комнате с единственным окном. Лежал полуголый на двухместной кровати. На столике рядом стоял кувшин с кружкой и пара пузырьков, по-видимому, с лекарствами.

– Э… – Тьяго разлепил растрескавшиеся губы, но не смог произнести ничего внятного.

Кряхтя, он все же сел. Голова тут же закружилась, и в глазах едва не потемнело. Парень глубоко вдохнул.

Когда комната перестала двигаться, он потянулся к кружке и дрожащими руками поднес к губам. Вода приятно обволакивала горло. Допив, он собрался поставить кружку на место, но потерял равновесие, и вместо стола та оказалась на полу.

– Проклятье, – пробормотал Тьяго, глядя на отколотую ручку.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошла женщина в бежевом платье.

– О, ты очнулся, – она подошла ближе и бесцеремонно положила ладонь ему на лоб. – Жара нет.

Ей было около тридцати пяти, с золотистыми волосами, собранными в прическу, из которой лишь пара волнистых прядок спускалась к открытому декольте. Тьяго уставился на медальон с солнцем, лежащий в ложбинке между грудей, но опомнившись, поднял глаза.

– Кто вы?

Женщина убрала руку и улыбнулась.

– Анжелика де ла Буссар.

У нее был высокий, немного детский голос и большие глаза того же оттенка, что изумруды в ее сережках. Тьяго никогда не засматривался на женщин постарше, но в этой даме было что-то завораживающее. От нее даже пахло сиренью, хотя сейчас был совсем не сезон.

– Ть… Сантьяго Пириньо, – он выпрямился, насколько позволяло ноющее тело. – К вашим услугам, сеньора.

– Ну, с услугами мы пока повременим, – она опустилась на стул напротив кровати. – Как ты себя чувствуешь, Сантьяго?

– Живым, – он улыбнулся разбитыми губами.

– Это главное. Есть хочешь? Я прикажу подать.

– Благодарю вас, – Тьяго смотрел, как завороженный, в ее изумрудные глаза.

– Ты что-нибудь помнишь? – спросила Анжелика. – Кто на тебя напал?

– Дворяне, – он отвел взгляд. – Трое напыщенных индюков и парочка прихлебателей.