– Ну, в этом-то и проблема, Питер, – ответил он. – У нас есть соглашение о запрете браконьерства с Уайтхоллом. Мы просто не можем завербовать вас оттуда, даже если вы станете добровольцем.

Камминг осушил свой бокал одним движением запястья.

– Конечно, – продолжал он, – если бы вы покинули военно-морской флот, все могло бы быть по-другому.

Это был типичный Камминг, он хотел, чтобы я сделал первый шаг. Я поднял проблему моей адмиралтейской пенсии. Я бы потерял все четырнадцать лет стажа, если бы я ушел, это продолжалось бы годами, и, в отличие от Камминга, у меня не было личного дохода, на который я мог бы опереться. Камминг легонько постучал по краю своего бокала с бренди и изобразил удивление, что я вообще поднимаю эту тему.

– Я уверен, ты прекрасно понимаешь, что это была бы потрясающая возможность для тебя, Питер, – сказал он.

Он сделал паузу и вернулся к одной из своих любимых тем.

– Мы не государственная служба, и вы должны быть готовы доверять нам. Всегда есть тайное согласование. Я не думаю, что мы могли бы давать какие-либо письменные обязательства, но я уверен, что, когда придет время, мы сможем что-нибудь организовать. Знаете, нам не нравится видеть, как страдают наши ребята.

После обеда мы вышли из роскошной кожи и бренди In and Out Club в водянистую яркость Пикадилли.

– Дай мне знать, Питер, если решишь уйти из Адмиралтейства, – сказал Камминг, – и я проведу кое-какие зондажи среди директоров.

Мы пожали друг другу руки, и он зашагал в сторону Леконфилд-хаус, зажав зонтик под мышкой.

Подход Камминга был случайным. Противолодочный проект подходил к концу. Адмиралтейство стремилось перевести меня на новую работу в Портсмуте, которую я не стремился выполнять. Компания Marconi тем временем заключила контракт на разработку проекта Blue Streak совместно с English Electric. Эрик Иствуд, заместитель главы лаборатории Маркони, предложил мне работу инженера системы наведения Blue Streak. В течение месяца я уволился из Адмиралтейства и присоединился к компании Marconi в качестве старшего научного сотрудника.

Я обнаружил, что исследования в области ракет совершенно деморализуют. Отчасти это было потому, что я надеялся, что скоро присоединюсь к МИ-5. Но я был не одинок в понимании того, что ракетная система вряд ли когда-либо будет создана. Это была глупость, памятник британскому самообману. В любом случае такого рода наука была в конечном счете негативной. Зачем тратить жизнь на разработку оружия, которое, как вы надеетесь и молитесь, никогда не будет использовано?

Я позвонил Каммингу и рассказал ему. Я уволился из Адмиралтейства и ждал его следующего шага. Наконец, спустя шесть месяцев я получил еще одно приглашение на обед. Гостеприимство было заметно менее щедрым, чем в прошлый раз, и Камминг сразу перешел к делу.

– Я обсудил ваше предложение с руководством, и мы хотели бы заполучить вас. Но у нас возникнут трудности с Уайтхоллом, если мы возьмем вас как ученого. У нас никогда раньше такого не было. Это может усложнить дело. Мы предлагаем вам прийти и присоединиться к нам в качестве обычного офицера, и мы посмотрим, что вы с этим сделаете.

Я ясно дал понять Каммингу, что я не очень доволен его предложением. Единственная разница, насколько я мог видеть, заключалась в том, что он будет платить мне на уровне главного научного сотрудника (или обычного офицера), а не на моем нынешнем уровне старшего научного сотрудника – разница в пятьсот фунтов в год. Был также принципиальный вопрос, который поднял мой отец, когда я обсуждал этот вопрос с ним.

– Не уходи, пока тебя не назначат ученым, – сказал он мне. – Если ты пойдешь на компромисс в этом вопросе, ты никогда не сможешь действовать как ученый. Ты закончишь тем, что станешь обычным оперативником, прежде чем осознаешь это.