Слегка приукрашенный молвой, слух о лечебных способностях молодого человека выкатился за пределы маленького провинциального городка, затерянного на просторах бездорожной глуши покосившейся от вечной старости российской глубинки, той ее части, где широкой полосой лесостепные перелески переходят в дремучие и болотистые, наполовину вырубленные, наполовину заваленные буреломом таежные леса. Самой северной части той воспетой многими поэтами средней полосы России, которая стала очень похожа по своему характеру на исподлобья глядящего с печи из-под всклокоченных волос на обидевший его мир безногого богатыря. На доброго великана, совершенно запаршивевшего и захиревшего от бездействия.

А Игорь с таким же удивлением, какое испытывали люди, до которых доходил слух о его способностях, сам жадно пробовал в деле эти способности. К нему приходили люди, говорили о своем нездоровье, о пропавших близких, о бесплодных попытках спасти опустившихся в жизни родных… Игорь слушал все объяснения, почти не вникая в них, стараясь уловить, что в пришедшем к нему человеке есть такого, за что того следовало бы любить, уважать и жалеть. То, что он говорил, почти всегда было неожиданностью для пришедших.

– Если поступки наши привели к плохому, значит мы виновны в этом, неважно, хотели мы хорошего или плохого, – перебил он как-то вечером вдруг одну бабушку из этого же городка, рассказывавшую ему о том, что два сына ее уехали жить в другие области и от них, неблагодарных, уже не первый год нет ни слуху ни духу и никакой помощи дряхлеющей матери.

– Вы хотите, чтоб они раскаялись? – прямо спросил он. – Так напишите письмо – покайтесь сначала сами перед ними.

– В чем это я должна каяться?

– Разве не вы воспитали их такими?

– Я только хорошего всегда для них хотела!

– Вы показали им пример, что можно взять и забыть о близком человеке, как будто нет его. Ведь откуда-то они узнали об этом?

– Да… – лицо пожилой женщины напряглось, – у меня сестра младшая была, дочь она нагуляла смолоду совсем, потом замуж и не выходила, а умерла молодая. Дочь жива осталась, ее в детдом отдали, а после него она куда-то уехала и потерялась совсем.

– А почему же не взяли ее к себе?

– Так никто чужих детей ведь не брал! Разве принято такое было! Ребенка только затравят в школе «приемышем» и все! Государство–то для чего с его детскими домами!

– Идите, бабушка, я вам все сказал.

Игорь поднялся и ушел с веранды в дом. Часто сидевший рядом с ним Антон в очередной раз записал свои наблюдения в записную книжку, пошел следом за ним.

– Ну и какие наблюдения ты записал? – спросил он у Антона.

– Тут все учтено! – показал тот свои записи в расчерченной на листке таблице, которая снизу все дополнялась новыми строчками. – Вот полный перечень апробированных и экспериментально доказанных способов воздействия на человеческие экземпляры, коими вы владеете, ваша уникальность!

– Ну и?

– Так, первое… Положительное воздействие на страдающий недугом организм, толчок для коренных изменений в духе и теле. Причем все это – не наложением рук и чисткой кармы с экстазированием, а советом типа как Пушкин велел: «смиряй свой дух молитвом и постом» или «товарищ, верь, придет она». Правильно, все епитимью заслужили! А вот моментальное кодирование не идет, только я, грешный, сподобился по первому велению отвергнуть никотиноядие. Определение местонахождения родственников по портрету тоже не идет, увы. Дальше… Психотерапевтическое вмешательство в процесс миросозерания и жизнеосознания, предсказание критических моментов в будущем и указание на судьбоносные, как неожиданно оказывается, моменты прошлого – получается. Снятие порчи и любовный приворот – не пробовали. Воскрешение мертвых – тоже. Хотя надо бы во всем этом на кошках, что ли, потренироваться… В принципе, можно у калитки рекламный щит ставить «Лечу от всех болезней!»