Опыт содержания собак в семье был, с кормом в нынешние времена вообще проблем не стало. Никаких супов-потрохов из супового набора за девяносто пять копеек, как раньше, варить нет необходимости, выводить гулять в соседний сквер утром и вечером – одно удовольствие, иначе сам закиснешь. Пока пес был молод, они даже бегали по выходным пяток-другой километров вдоль набережной «МосквАрики», как раньше произносили ее название коренные москвичи. Сейчас и само понятие «коренной москвич» ушло в прошлое, а когда-то это была одна из льготных категорий при получении жилой площади в столице.

На дневную прогулку Макар договорился с одинокой соседкой-пенсионеркой «совсем за недорого», та даже обрадовалась новому занятию, суровой необходимости ежедневно выходить подышать, да еще и за денежки. Еще и компанию себе новую завела из старых собачников. Заводчики дали телефон собачьего парикмахера, потому что правильно тримминговать дружка у Макара не хватило бы не только умения, но и терпения, а так он дважды в год закидывал обросшего песика к Алине утром, а днем получал своего красавчика обратно стройным бодрым и веселым. Стриженый юнец, а позднее уже старичок, гарцевал, как маленькая норовистая лошадка, как мультяшный Конек-Горбунок, и Макар называл его любовно «лошадь Пржевальского»: пользы в хозяйстве никакой, мелкий, но «симпатишный». С поездками в отпуск или редкие командировки тоже проблем не было, ласкового «мальчика» с готовностью брали мама или Машка, или, наконец, та же соседка кормила и выгуливала еще и по утрам и вечерам.

Знакомство с будущей женой, уроженкой солнечного черноморского поселка, никаких житейских проблем не принесло. Яна так старалась понравиться и закрепиться, что радостно откликалась на любые увлечения Макара, восхищалась Роном, стала преданной спортивной болельщицей, освоила вождение. Он был благодарен своей жене и за то, что та нормально восприняла его имя, которого он стеснялся с первого класса. По его мнению, оно было деревенским и смешным, практически Мазай, а одноклассники постоянно спрашивали, куда же он все-таки гонял своих телят.

В самом начале совместного проживания девушка позволяла Рону облизывать ее красивое правильное лицо, даже с косметикой перестала перебарщивать, чтобы пес мог вылизывать его без ущерба для обоих участников процесса. Когда же Яна поселилась в квартире окончательно, то не возражала, когда Ронька утром по выходным пытался вытащить Макара из постели, сама, правда, от этой чести мило отказывалась. Ворчание и наезды по собачьему вопросу начались с появлением в образовавшейся семье Аньки: «Он лезет к ребенку, убери собаку. Рон, противный, отстань! Макар, вымой ему лапы. Покорми сам, мне некогда. Сам выведешь, я занята, вот и приезжай пораньше.» А позднее: «Анюта, не лезь к собаке, не таскай ее за хвост, укусит».

Укусит! Да Рон обожал малышку, он принял ее под свое покровительство, радостно таскал за собой в санках на специальной шлейке, позволял делать с собой все, что хочет, терпел ее измывательства и душащие объятия и только подставлял башку или живот, чтобы почесала. И тихо лил слюни у нее за спиной, подскуливал и елозил попой с мельтешащим хвостом, пока Анька с урчанием ела сырники, которые обожали оба. Чтобы не злить Яну, Анька незаметно совала кусочек сырника прямо в рот опасному зверю, молча заглатывающему выпрошенное счастье. Но упаси, господи, если кусок падал на пол и был съеден оттуда – за жирное пятно на полу наказывали обоих.

И вот с этим любимым, украшающим собой практически все воспоминания последних тринадцати лет жизни существом, пришлось навсегда расстаться. Его земное существование подошло к концу, а у Макара из груди с корнями вырвали кровоточащий комок, и посередине образовалась пустая черная ноющая дыра.