Ожидая дядюшку, мы перенесли обед на час дня (что, признаться, меня не слишком обрадовало), а в шесть вечера у нас должен был состояться праздничный ужин, на который мы пригласили нашего доброго соседа Николаса Сноу с тремя его дочерьми. Джон Фрай, чурбан неотесанный, пустил слух, будто я по уши влюблен во всех троих и не знаю, на какой остановить свой выбор, и хотя это было сущей выдумкой, но на соседских девушек и впрямь было любо-дорого посмотреть: высокие, статные, красивые. Этих Сноу мы пригласили не только потому, что жили с ними в мире и согласии много лет, но и потому, что наш престарелый дядюшка до смерти любил пострелять глазками в обществе таких вот молодых леди. Кроме того, во всем нашем приходе Николас Сноу был единственным мужчиной, курившим трубку, а дядюшка Бен пребывал наверху блаженства, когда, подсев поближе к огню, мог покурить и час, и два, и вообще сколько душе угодно, не проронив при этом ни словечка, но для полного счастья ему нужно было, чтобы кто-то, сев напротив, подымил с ним за компанию.

Вернувшись со скотного двора до часу дня, я ожидал застать дядюшку у очага за любимым занятием, однако встретил меня не дядюшка, а наша старая Бетти. В руке у нее была крышка от кастрюли.

– Он еще не прибымши, – объявила она.

– Ты хочешь сказать, что дядюшка Бен еще не приехал, Бетти?

– Я хочу сказать, что он еще не прибымши. Небось его сцапали Дуны.

Бетти сказала это не без некоторого злорадства, потому что терпеть не могла дядюшку Бена: за многие годы наш скуповатый свойственник не подарил ей ни пенни, и, кроме того, когда он гостил у нас, Бетти не позволяли обедать вместе со всеми за общим столом.

– Ах, Джонни, Джонни, – воскликнула матушка, выходя из гостиной на кухню, – я так рада, что ты наконец вернулся. Я чувствую, случилось что-то неладное. Понимаешь… эти люди… – матушка никогда не называла Дунов по имени, – эти люди могли захватить и твоего дядюшку Бена, и его лошадь, и все, что при нем…

– Тогда «этим людям» не позавидуешь, матушка: дядя откроет лавочку прямо у них в долине, и поскольку делец он каких поискать, то ограбит своих обидчиков дочиста.

– И это все, что ты можешь сказать, Джон? Как ты бессердечен! И к тому же посмотри, сколько всего наготовлено. Неужели все труды насмарку?

– В том-то и дело, матушка! Вспомни: мы договорились, что если дядюшка не прибудет к назначенному сроку, то после часа дня мы садимся обедать без него. Чего же ждать? Кому станет легче, если еда пропадет? После обеда я отправлюсь навстречу дядюшке, хотя обнаружить его в таком густом тумане – все равно что иголку в стоге сена отыскать. И ты думаешь, я стану заниматься этим на пустой желудок?

– Господи, Джон, и в мыслях не было!

Итак, мы сели обедать, сожалея, что дядюшки Бена нет с нами, и оставив ему его долю на случай, если он все же объявится. Ни ржания, ни стука лошадиных копыт по-прежнему не было слышно, и я, прихватив ружье, отправился искать запропастившегося родственника.

Сначала я спустился по тропинке к подножию холма. Затем я вышел к Линн, перешел ее вброд и стал подниматься по косогору, пока не выбрался на вересковую пустошь. Вечерело. Туман становился все гуще, и уверенность моя постепенно убывала, пока и вовсе не сошла на нет. Наконец я понял, что сбился с пути и нужно сесть и определиться. Я прислонил ружье к гранитному валуну и задумался над тем, что делать дальше. Если с дядюшкой Беном в самом деле что-то случилось, я ему уже ничем не помогу. Нужно искать дорогу назад и позаботиться о собственной безопасности хотя бы ради матушки и сестер.