■ ■ ■

– А до утра нельзя было, Валерик, отложить? – смуглая девушка, придерживая полы халата, наброшенного на голое тело, была явно недовольна тем, что вечер перестал быть почему-то томным. – Горит, что ли у вас? Вот вечно – толком не поешь, не говоря уж…

– Пельмени доедай сама, моя мадонна, – снисходительно бросил ей коренастый крепыш, меняя домашние тапочки на ботинки. – Меня от них уже с души воротит!

Он распахнул на мгновение ей халат; «мадонна» ойкнула, а Валерик дурашливо закатил глаза и столь же стремительно халат запахнул, взъерошил «мадонне» короткие волосы и чмокнул в кончик носа.

■ ■ ■

Митрофан Иванович заканчивал ужин. Он был сервирован по-барски – не в кухне, как у большинства простолюдинов, а в просторной гостиной, меблированной с претензией – а-ля «ампир». Правда, серебряные столовые приборы и хороший фарфор на крахмальной скатерти разительно контрастировали с тем, что ими и с них вкушали, – а были то заурядные сосиски и винегрет. Но хозяева, как любое семейство высшего чиновничества, не усматривали, судя по всему, в этом никакого противоречия – и слава богу. Жену Митрофана Ивановича, тощую, как нередко бывает у тучных мужчин, и желчную на вид мадам, волновала лишь необычная нервозность мужа.

– Ты скверно ешь сегодня, Митрофаша. Ну что это, серьёзно разве – всего одна сосиска? А винегрет не тронул… Ты чем-то озабочен? Я замечаю уже не первый день, как ты потух. Поехал бы к Олегу, погулял с внучатами, развеялся. Или что болит? Так что ж молчишь – скажи?

– Ничего не болит – не накаркай, – отмахнулся Митрофан Иванович. – А к сыну бы и верно надо съездить: что-то он позавчера был не в себе, ты не находишь? Я ему про машину, мол, и правда ведь нужно менять, а он как не слышит – хотя сам же мне всю плешь с этой темой проел. Всё рылся, искал что-то – сказал, оставил у меня какие-то чеки, – а он ведь сроду ничего у нас не оставлял. А потом вот…

Митрофан Иванович вдруг осёкся, чуть не сболтнув, по его мнению, лишнего.

– А у меня он в комнате что вытворил! – пожаловалась дочка – девочка-старшеклассница. – Мало того, что не спросясь вломился, так ещё и спустил петли на двух новых колготках. Что он в моём комоде забыл? Скажите ему, чтобы не хозяйничал в чужом доме.

– Какой же наш дом ему чужой? – хмуро посмотрела на неё мать.

– Ну всё равно – пусть у своей курицы Вальки в комоде шмонает, а ко мне больше не суётся!

– Ася, – поморщилась мать, – сколько уж раз говорено: девочке из интеллигентной семьи сниженная лексика не к лицу…

Ася фыркнула. Митрофан Иванович укоризненно глянул на неё, потом на жену и шумно нашарил под ампирным стулом ногами мягкие чувяки.

– Ну ладно, чаюйте тут, – примирительно наказал он жене и дочери, оставшимся за столом, – а я пойду прилягу.

■ ■ ■

Валерик припарковал свой «форд» в переулке, где машин было меньше, метров за двести до подъезда купчинской 12-этажки, в которой обитал Лев Ильич, и направился к нему в темени двора напрямик – по припорошенной снегом детской площадке с ярко раскрашенными горками и качелями.

Внезапно перед ним выросла тёмная бесполая фигура. Тускло блеснул замысловатый нож, и Валерик повалился на землю, гулко стукнувшись головой о жёлтую пластиковую трубу ребячьего аттракциона.

■ ■ ■

Митрофан Иванович случайно стал свидетелем этой сцены. Прежде чем прилечь на софу, он подошёл к окну кабинета взглянуть на заоконный градусник. С его восьмого этажа детская площадка была как на ладони.

– Ну это ж надо, что деется! – проворчал он и попытался разглядеть, на кого это напали внизу.

Упавший человек был ему не знаком; фигуру нападавшего он видел лишь со спины.