р. 121a10 Далее, если необходимо или возможно, чтобы род участвовал в приписанном ему виде.

Что значит «участвовать», он сам пояснил: ибо принимать определение того, в чем говорится участвовать, значит участвовать в нем. Приписанное в роде есть вид, которому род приписывается как род. Итак, виды принимают определения родов, а роды уже не принимают определений видов; потому виды могут участвовать в родах, но уже не роды в видах. Итак, если то, что приписывается как род некоторому виду, принимает или может принять определение и разграничение того, что приписано как его род, то приписанное не будет родом. Например, если кто-то назовет «нечто» родом сущего или «одно» – ибо что-то из этого, приписанное как род, непременно примет и определение сущего, и определение одного; ибо все, что существует в действительности, есть и сущее, и одно. Так можно показать, что стоики неправильно считают «нечто» родом сущего: ибо если нечто, то ясно, что и сущее; а если сущее, то оно принимает определение сущего. Но они, постановив у себя, что «сущее» говорится только о телах, избегают затруднения: потому они и говорят, что «нечто» более общее, чем оно, ибо приписывается не только телам, но и бестелесному. Но поскольку «нечто» – самое общее, то под него попадет и «одно»; однако и «одно» можно приписать к «нечто»; потому «нечто» – не род «одного», принимающий его определение. Так можно показать, что «множество» – не род числа: ибо множество есть число, и к нему применимо определение числа. А если так, то неправильно определяют число как множество единиц: ибо само множество есть много единиц. О сущем и одном он сказал, что у них есть определения и разграничения, либо более общие и общепринятые, либо потому, что они применимы к многозначно говоримым вещам, как говорится «от одного и к одному», и есть определения (таковы сущее и одно), либо потому, что согласно тем, кто приписывает что-то из этого как род, у них будут и эти роды.

р. 121a20 Далее, если приписанный вид истинен для чего-то, а род – нет.

Поскольку род высказывается о подлежащем своего вида, необходимо, чтобы и вид, подчиненный ему, высказывался, и они высказывались о них. Ибо вид есть как бы часть рода; а части частей суть части целых. Потому, когда что-то приписано как род, надо исследовать, высказывается ли и подлежащее как вид. О всех, к которым приписанное как род высказывается; ибо если оно не высказывается обо всех, то не будет их родом. Так можно показать, что ни сущее, ни одно, ни познаваемое не есть род мнения, ибо мнение высказывается и о не-сущем (мы ведь считаем и о не-сущем, что его нет, как сказано в «Об истолковании»: «ибо мнение о нем есть, что его нет»), но сущее, одно или познаваемое уже не истинны для не-сущего. Можно также показать, что благо – не род удовольствия, ибо удовольствие высказывается и о невоздержных, а благо – нет. Но и знание не может быть родом добродетели, ибо добродетель высказывается о том, что может быть иначе (ибо нравственная добродетель – о таком), а знание ни о чем из могущего быть иначе не истинно. Это место тоже опровергательное.

р. 121a27 Далее, если ни один из видов не может участвовать.

Поскольку роды делятся на ближайшие виды, а виды, подчиненные роду, в свою очередь делятся, будучи сами родами для других (ничто не мешает, чтобы одни были видами одних, а сами – родами других, как птица, делящаяся не на роды, а на виды, то есть ворона и подобное, а они – на единичное), ясно, что подчиненные роду должны участвовать не в первом делении, но в каком-то из видов этого рода и принимать определение видов, находящихся под приписанным родом. Ближайшие виды родов участвуют только в родах и принимают только их определения; а не ближайшие, но более отдаленные, необходимо должны принимать определение какого-то вида, находящегося под родом, если приписанное должно быть их родом. Если что-то приписано как род, надо исследовать, не находится ли то, чему род приписан, ни в первом делении приписанного рода, ни в каком-то из его видов; ибо если так, то приписанное не может быть его родом. Например, если кто-то скажет, что удовольствие есть род движения, то, поскольку удовольствие не в первом делении движения (ибо движение делится на движение по месту, по количеству, по качеству и по сущности, но не на удовольствие), надо, чтобы удовольствие, если оно под родом движения, участвовало в каком-то из этих видов движения и было либо под изменением по месту, либо по количеству, либо по качеству, либо по сущности (пусть теперь возникновение и уничтожение будут движениями). Если же оно не под ни одним из них, то и не под движением как родом. Теперь виды движения можно назвать более общими; ибо движение – не род, но из многозначно говоримого. Но удовольствие – ни перемещение (и не принимает определения такого движения), ни увеличение или уменьшение, ни изменение, ни возникновение или уничтожение; значит, и не движение. Что оно не уничтожение, не увеличение или уменьшение – очевидно. Но и не возникновение или уничтожение: ибо это изменение по сущности. Но и не возникновение в смысле восполнения: ибо удовольствие – не восполнение, но возникает при восполнении; ведь не одно и то же – испытывать удовольствие и восполняться: восполнение – тел, удовольствие – души. Да и не всякое удовольствие – при восполнении: ибо одни возникают после предшествующей боли, но не всякое удовольствие – после боли. Но и не изменение удовольствие, будучи изменением по страданию, как может показаться: ибо если страдание, то еще не изменение по страданию. Не одно и то же: белизна, будучи страданием, – не изменение, но побеление; а белизна и побеление – не одно и то же; подобно и теплота – не изменение, но нагревание; ибо это есть изменение. Так и удовольствие – не изменение, будучи страданием: ибо страдание – не изменение; но изменение к удовольствию, если уж на то пошло, есть изменение по страданию, но не удовольствие есть изменение.