и показывает, что многие ошибки в теоретической и ошибки в практической области вызваны игнорированием этого. Как в «Политике» он описывает отдельные конституции государства в преимуществах и опасностях, свойственных каждой из них, так в «Психологических сочинениях» он рассматривает различные формы деятельности души, в «Органоне» он разлагает человеческую мысль на элементы и рассматривает их комбинации по отдельности в их применении, в «Риторике» он объясняет нам различные формы речи с их многообразными требованиями. В качестве независимого исследователя он также изучил самые разнообразные области естествознания и сделал такие подробные и всесторонние наблюдения, особенно в области животного мира, что и сегодня исследования еще не повсеместно следуют за ними. Но с какой бы любовью Аристотель ни погружался в индивидуальное, он не теряет себя в нем; верный своему основному метафизическому взгляду, что индивидуальное имеет существенное значение и научную ценность лишь в той мере, в какой оно выражает общее, он всегда обращает свой взор к целому, к контексту вещей, и как велика была его способность к почти бесконечному расширению, так велика и его способность обобщать и осваивать огромный материал. Повсюду он стремился объединить отдельные явления в группы и найти для них последовательные характеристики и правила; он стремился, где только возможно, образовать ряды и цепи, в которых каждая отдельная вещь занимала бы определенное положение и, следовательно, имела бы определенное значение; он стремился обнаружить аналогии между различными областями и таким образом скрепить внутренними узами даже внешне несхожие вещи, и таким образом он стал создателем сравнительной анатомии, которую справедливо называют философской анатомией. Однако через все отдельные науки он проводит единый взгляд на мир, мощное влияние которого мы ощущаем в любой области; здесь не устанавливается что-то, что отвергается там или оставляется в стороне как безразличное, но то, что относится к одному члену, относится к целому и, следовательно, ко всем остальным членам.

Соответственно, в Аристотеле мы видим, как философия и позитивное исследование взаимопроникают и способствуют друг другу; индивидуальное, чисто для себя и без общей связи, не имеет научной ценности, а общее, не опирающееся на надежный фундамент специализированного исследования, бессодержательно и бесплодно; только в сочетании обоих элементов наука процветает. Поэтому, когда Бако сравнивает деятельность простого эмпирика с деятельностью муравья, который только собирает материал и затем использует его, а деятельность односторонне догматического философа – с деятельностью паука, который сам создает свою паутину, в то время как образ истинного ученого он видит в пчеле, которая собирает материал извне, но затем преобразует и формирует его своей собственной силой, мы, вероятно, не можем применить это последнее сравнение ни к одному мыслителю с большим основанием, чем к Аристотелю. Он также объединяет в основном противоречивые направления, поскольку его усилия в равной степени направлены как на исследование сущности вещей, так и на распознавание различных форм внешнего вида. Он не хочет останавливаться, пока не проникнет за пределы множественности видимостей к единому ядру, и поэтому придает большое значение определению понятий, которые должны раскрыть нам это ядро; поэтому его труды изобилуют фактологически и формально значимыми определениями. Но определения не должны давать лишь общее объяснение или даже простой пересказ рассматриваемого вопроса; они должны скорее прояснять различные характеристики и проявления одного и того же. Если они этого не делают, Аристотель считает их ошибочными и не дотягивающими до простого перечисления индивидов; он полагает, что тот, кто составляет такие пустые определения, обманывает самого себя. В другом направлении он также хочет совместить формальную чистоту и отдельное рассмотрение наук с постоянным вниманием к реальному контексту вещей. С одной стороны, он представляет математику как образец научного исследования вообще, в той мере, в какой она рассматривает нерасчлененное как отдельное; а о том, что это убеждение в превосходстве математического метода стало реальностью в его случае, свидетельствует не только специфически математическая обработка форм мысли в логике, которая воздерживается от какого-либо конкретного содержания, но и весь характер его исследований. Разделение и отдельное развитие отдельных дисциплин было возможно только потому, что наблюдение изначально ограничивалось определенной стороной вещей и направление изначально преследовалось исключительно для себя; кроме того, воздерживающаяся от конкретики трактовка понятий времени и пространства, цели и движения в физике и стремление в метафизических исследованиях постичь бытие как таковое без его детерминаций, случайных с понятийной точки зрения, показывают, насколько абстрагирующее направление мысли определяет научную процедуру Аристотеля. Но это не приводит его к ошибке, когда он отделяет концептуально отдельное от реального и тем самым неверно оценивает естественную связь между вещами. Точно так же, как при объяснении форм мышления он всегда имеет в виду отношение к бытию, формы речи он рассматривает с постоянным учетом логики и психологии, а учение о государстве строит на принципах этики.