Картинно, будто фокусник, сунув руку под грязное алое полотнище, покрывавшее его столик, торговец извлек на свет небольшую проволочную клетку с рыже-белым катахрестом внутри. На взгляд не слишком-то разбиравшегося в подобных зверушках Шелка, катахрест мало чем отличался от обычного котенка.

– Краденый, патера, – хрипло зашептал торговец, подавшись вперед, склонившись к самому уху Шелка. – Краденый, не то разве я смог бы продать его, пусть даже тебе, всего за…

Облизнув губы, он окинул быстрым, беспокойным взглядом линялые черные ризы Шелка и вновь поднял глаза.

– Всего за каких-то шесть карточек! Он разговаривает. Разговаривает, порой ходит на задних лапках, а передними еду тянет в пасть… точь-в-точь настоящий ребенок, вот увидишь!

При виде трогательных, нежно-голубых глаз зверька (на солнце продолговатые темные зрачки вмиг сузились) Шелк едва не поверил всем этим речам.

Торговец опробовал пальцем острие устрашающе длинного ножа.

– Помнишь эту штуковину, Клещ, а? Ну так давай, говори, коли велено, да гляди не вздумай удрать, когда из клетки выпущу!

Шелк отрицательно покачал головой, однако торговец то ли ничего не заметил, то ли сделал вид, будто не замечает его жеста.

– Скажи: «Купи меня». Поговори с его преподобием, достопочтенным авгуром, Клещ. Скажи: «Купи меня»! – велел он, кольнув злосчастного крохотного катахреста острием ножа. – Ну? «Купи меня», слышишь? «Купи меня»! Повтори, живо!

– Брось, – устало вздохнув, вмешался Шелк. – Я не намерен его покупать.

– Так ведь жертва-то выйдет – первый класс! Лучше не сыщешь, патера, и все по закону! Сколько там я за него запрашивал? Семь карточек, верно? Ладно, вот что: до шести сбавлю, но только сегодня. Всего шесть карточек. Поскольку слыхал о тебе немало хорошего, да и впредь ты, надеюсь, меня не забудешь.

Однако Шелк вновь отрицательно покачал головой.

– Я ж говорил, что Клещ краденый, да? Так вот, патера, на этом-то я стянувшего его парня за глотку и прихватил. Сказал, что лягвам на него накачу и все такое… не то за Клеща вдвое больше пришлось бы выложить.

– Вздор, вздор. Не важно, – отмахнулся Шелк.

– Вот по такому случаю – ладно, чего уж там, грабь теперь ты меня. Пять карточек, патера. Хочешь… да говори ж ты, плут мелкий, – ишь, кочевряжится! Хочешь, обойди хоть весь рынок, и если найдешь второго такого же замечательного катахреста дешевле, меня туда отведи, и я уравняю цену! Пять карточек, а? За пять карточек тебе даже вдвое худшего товара никто не предложит, словом ручаюсь, а я – человек слова, кого угодно спроси! Согласен?

– Нет, сын мой.

– Мне, патера, просто деньги сейчас срочно требуются. Пожалуй, не следовало бы в том признаваться, однако… Любому торговцу живностью надо на что-то ее закупать, понимаешь? – забормотал торговец, на сей раз вовсе понизив голос до еле слышного шепота. – Я все гельтухи вложил в парочку верняков – в ледышки, понимаешь, патера? Вложил, а сбагрить вовремя не успел: стухли верняки-то у меня на руках. Вот потому и говорю: пять карточек, причем одну из них я в долг поверить готов. Как оно, а, патера? Четыре сейчас, на месте, и еще карточка в следующий раз, как увидимся… послезавтра у нас сциллица, день не торговый, так, стало быть, в мольпицу, а? По рукам?

– Нет, – повторил Шелк.

– Псиц, – отчетливо выговорил крохотный катахрест. – Кажь псиц, грянь!

– Ты кого это дрянью назвал, паразит блохастый?! – Просунув узкий клинок меж прутьев клетки, торговец кольнул зверька острием ножа прямо в крохотный розовый носик. – Его преподобие, достопочтенный авгур, к нам пришел не затем, чтоб на дурацких птиц любоваться… или как, патера? – с надеждой оглянувшись на Шелка, уточнил он. – Птица, если уж на то пошло, тоже говорящая. Ясное дело, на ребенка ничем не похожа, однако разговаривает бойко… одним словом, тоже ценная тварь!