Собаки, приученные к чёсу с детства, стояли, широко расставив мощные лапы, а женщины, взяв в руки железные гребни (сначала с редкими зубьями, потом с частыми), вели ими от хребта к животу, начиная с головы, вытаскивая попутно репьи и колючки, состригая колтуны.

– И где ты только набрал их такую кучу, – ворчала обычно Диланта, как будто пес мог ей ответить.

На гребнях оставались рыжие комья, их складывали в корзины. Ралины никогда не линяли, и их шерсть больше напоминала нежные детские волосы.

– Давай-ка, мой старичок, выстригу тебе лапы, – сказала Тесса Грулу.

Лита подняла лапу Буши – между подушечек у нее отросла шерсть, которую всегда надо выстригать, чтобы не цепляла колючки: они могли поранить лапы.

Постепенно корзины наполнялись, мама и Ойра специальными чесалками теребили шерсть еще раз, убирая мелкий мусор, и относили в прядильню. Потихоньку они спрядут из этой шерсти нитки. Лита будет им помогать, чувствуя себя совсем взрослой.

Из прядильни мама вынесла корзину, доверху наполненную мотками шерсти, что спряли еще зимой.

– Лита, ты закончила чесать? Разведи костер. Надо покрасить шерсть.

Во дворе у них стояла бочка с дождевой водой, и туда кидали шишки ралуты, собранные в лесу. Шишки намокали и окрашивали воду в красно-коричневый цвет. Когда ниток, спряденных из собачьей и козьей шерсти, накапливалось много, во дворе разводили большой костер и ставили на него огромный чан, сливали туда воду вместе с шишками и кипятили ее долго-долго, пока она не начинала гореть ярким, сочным цветом. Воду процеживали, убирали шишки и мелкие веточки и снова ставили на огонь, только теперь в нее опускали мотки шерсти. Перед этим Ойра или Лита раскладывали их, разбирали по цветам: блекло-серую, козью, в одну сторону, ярко-рыжую, ралинов, – в другую. Отдельно клали белоснежную шерсть козы по имени Облачко. Серую они окрашивали почти всю, рыжую – примерно половину, белую оставляли. Белой было мало, а мама очень ее любила. Шерсть долго варилась в шишечной воде, а потом закреплялась капустным рассолом, становилась насыщенно-коричневой, с красными всполохами, и Лите казалось, что полотно, сотканное из таких ниток, было особенно мягким и теплым, будто хранило солнце, что впитали в себя ралутовые шишки; пахло не только козами, собаками и рассолом, но и деревьями, лесом. Домом.

Освобождая бочку от использованных шишек, Лита выгребала мелкие семена ралуты и разбрасывала их по лесу. Вдруг вырастут? Харза издевался над ней, но Лита все равно делала, как считала нужным. Ей было их жалко: в каждом крохотном семечке она видела будущее дерево, лес, который может из них вырасти.

Костер еще не успел догореть, как вернулись Диланта с Кассионой. Кассиона держала за руку отца.

– Смотрите, кого мы привели! – сказала Диланта и пошла в дом, накрывать обед.

– Папа!

Лита бросилась отцу на шею. Мама вытерла потный лоб и посмотрела на них с улыбкой. Отец полюбовался ралинами, погладил каждого, даже Солке, хоть и нахмурился при этом, потом подхватил Кассиону и несколько раз подбросил в воздух. Лита смотрела с завистью, жалея, что стала слишком большая и тяжелая. Она до сих пор помнила это чувство полета и крепости, надежности папиных рук, когда они подбрасывают тебя прямо в небо, ловят и снова подкидывают. Отец наконец отпустил Кассиону и посмотрел на Литу. Улыбнулся и достал из своей сумки для трав какую-то палку.

– Вот, смотри, что у меня есть для тебя.

Лита взяла ее в руки и ощутила тепло и гладкость дерева. Это была флейта, сделанная из ветки ралуты, легкая, звонкая, она удобно лежала в руке, и у Литы сразу получилось извлекать из нее звуки: низкие, протяжные и высокие, стремительные. Она бросилась отцу на шею снова, так по душе пришелся ей подарок. Он посмеялся и протянул руки жене.