Было в Пашке, преддверием, может быть, грядущих времен, привычка мерить себя деньгами, стесняться своей бурной, но неоплачиваемой общественной работы. Было, хотя и стеснялся он этого стеснения…

– Я покупаю! – решил вслух Пашка. – Весь букет!

Ему пришло в голову, что девчонка сильно рискует здесь, ведь спустись в переход милиционер, ее и привлечь могли. Наверное, бедная провинциальная студенточка, подрабатывает к стипендии. Он знал таких обитателей общаг, бедолаг, даже писал про них в газету.

Девчушка оживилась, вынула розы из ведра, протянула Пашке. Взгляды их встретились, ее темная глубина, его арийская голубизна, как омут с небом. Улыбнулись друг другу. Пашка подождал, пока она спрячет деньги, потом протянул охапку роз ей обратно:

– Девушка, а это вам! Я вам розы купил…

Она зарубинела, как знамя, уставилась на носки разбитых туфелек. Но от цветов не отказалась. Обняла их одной рукой, ведро взяла в другую и пошла вслед за Пашкой на другую сторону улицы.

– Можно, я ведро у вас куплю? – попросил Вишнев – Я вам его подарю…

Пашка выхватил ведро, так загружавшее композицию «девушка с цветами», и удалецки всадил его в урну, как стакан в стакан.

– Меня Паша зовут, между прочим! – невзначай ввернул Пашка.

– Меня Лена. Я из Оскола. Учусь на журналистике… А вы, наверное, Вишнев?

– Угадали! – захохотал разоблаченный Пашка. – Неужели я такой популярный, что красивые девушки меня на улице узнают?

– Вы правозащитник? Просто приходилось слушать ваше выступление, когда поступала…

– Тогда вы недолго учитесь! Потому что перед абитуриентами я кидал спичи в прошлом году… Второй курс, верно, Ватсон?

Пашка болтал что-то еще, несколько раз, с ужасом ловя себя, что сползает на истпарт, но тут же с блеском выходя из положения. Пять лет мозготерки не прошли даром! И в смысле истпарта, и в смысле выхода…

– Это, наверное, опасно, быть правозащитником? – спросила Лена, прищурив свои огромные, чуть близорукие глаза.

Простой вопрос, но Пашка уловил тут какой-то подвох. Откуда девчонка со второго курса стиходробилки знает про этих правозащитников? Ну предположим, из твоего выступления – ответила беспечная половина Пашки. Однако то, что девочка из Оскола говорит об опасности быть правозащитником – это уже серьезно, Паша!

– Все не так просто, Леночка! – ухмыльнулся Пашка по-змеиному, как умеют только историки. – Правозащитники бывают разные. Умные и глупые… Вот которые умные, те пишут в ЦК КПСС, а которые глупые – на радио «Свобода». Слыхали про такое?

– Угу! – дернула Лена маленьким подбородком. – И про «Свободную Европу», и про «Голос Америки»… Мы, что же, если в провинции, значит, дураки?

Пашку передернуло. Это было уже опасно. Но вместе с тем, что его передернуло, его и завело. Семья Вишневых до сей поры порождала настоящих мужчин, которых опасность бодрит, а не давит.

– Вот, Леночка… Умным быть даже поощряется.

– А вы, значит, из умных? – разочарованно спросила Лена.

Вот ведь, дочери Евы искусительницы! Вроде, ничего такого она и не сказала, только чуть дрогнула интонацией – а Пашка уже почувствовал некий стыд за ум и правильность первый раз в жизни, между прочим…

И они шли некоторое время молча по солнечному разливу, по мареву плывущего от асфальта жидкого воздуха. Он провожал ее до замызганной общаги – как это старо, избито – и в то же время не старо и не избито вовсе, а как бы первый раз в жизни. Каждый раз это случается впервые, чтобы в следующий снова случиться вновь…

Веселый круглолицый филолог высунулся из комнаты на втором этаже, откуда слышался магнитофон, лязг вилок, звон посуды.