Малыши гуляли в одних трусиках, солнце не давало соблюсти приличия межнационального общения.

– Породистая немка растет! – сказал Валера Вишнев.

В семилетней Эльке уже угадывалась будущая роскошная и длинноногая блондинка.

– В ней ведь русская кровь! – пожал плечами Хок. – Может, поэтому она так радуется каждый приезд… Я-то чистокровный немец, еду только по делам, а у нее тут друзья, представляешь? Не возьму – обидится навек… Думаешь, она там вот так же смеется? Злая, угрюмая, как волчонок, палец дай – укусит! А тут вон с Лешкой дитя как дитя.

– О чем это вы? – подкрался сзади к шезлонгу Хока Леонид Андреевич. Он ходил теперь в белом парусиновом костюме и рубашке на шнурках, в тряпичных туфлях.

Сосед по даче, Игорь Асафьев, подполковник КГБ, только что покинул гостеприимную семью Вишневых, оставив испеченный женой пирог на «пробирование». И хотя гэбист на даче ходил в трико и зеленой армейской рубашке без погон, его визит, его колкий взгляд не понравились Эрнсту Хоку.

«Всюду пасут!» – сердито думал Эрни. Он не знал, и не мог знать, что садоводческое добрососедство Асафьевых и Вишневых тянется второе десятилетие.

Эрни решил поддеть русского друга, подцепить со дна его души утонувшего там раба.

– Думаем, Леон, как обручить Алекса и Элли… Ты не против? – По каменно-морщинистому лицу Хока никогда не понять было, шутит он, или всерьез. Кроме, конечно, деловых операций…

– Или, Леон, ваше КГБ не допускает смешанных браков?

Уже престиж родной страны не давал Леониду Андреичу отступить. И он покачал круглой ученой головой:

– Эрни, дался тебе наш КГБ! Все он разрешает!

– Так-таки все?

– Все, что можно… А где они жить будут, у нас или в ФРГ?

– В ФРГ, – решил Хок безапелляционно. – Там у нее дом. А у вас только квартиры… Леон, если уж я не заполучил тебя, то хоть заполучу твои гены. Кем ты его сделаешь?

– Лешку-Алекса? У нас не делают людей. У нас такой строй, Эрни, что люди делают себя сами.

– Нет, Леон, так не пойдет! Пусть он будет инженером!

– А вот сейчас мы у него и узнаем! – предложил Леонид Андреевич и ушел в малинник громко крича: – Лешка! Иди сюда!

Безнадежно, конечно, поскольку Лешка, подозревая во всем родительскую пакость, на зов предпочитал не являться.

– Хитрый растет! – поделился Валера, отсмеявшись. – Уклонист…

– В меня! – подмигнул Хок. Это была как бы шутка. По-немецки.

– Ур-ра! – заорал Лешка, объявляясь из малинного небытия. – Хайль коммунистишен партайг! – и метнул в окно кухни большую круглую батарейку. Там раздался звон чего-то бьющегося и мамкина торопливая ругань. Похоже, упал с противня грушевый пирог…

Лешка залег в стерню, прижал Эльзину голову к пахучему свежескошенному сену.

– Лежи, не высовывайся! Сейчас начнется!

– Зачьем ты так? – удивилась скромная немецкая девочка.

– Зато отомстили! – гордо шепнул Лешка.

– Вот бандит! Ну, бандит! – запричитала мама Галя, высовываясь из окна. – Ну, попади ты мне только в руки!

Лешка дернул Эльку за руку, потащил за собой, собирая на ее белое платье репьи и колючки. Побежали. Приемник, из которого батарейка-граната была только что извлечена, болтался и бил по ногам. При перелете через изгородь смачно хряснулся об кол и из него весело посыпались лампочки.

Когда они ушли на безопасное расстояние, Лешка перевел дух, держась за кол ограды.

– Уф! Узнают они у меня…

Лешка, первоклассник, больше всего на свете мечтал остаться на лето в городе. Носиться с новыми друзьями по пропыленным улицам, болтать, играть в войнушку – вот что казалось ему верхом совершенства. Но родители, с Лешкиной точки зрения неправильно понимая его благо, решили, что ребенку нужен свежий воздух, и потащили его в эту глушь дачного типа.