– Я и в Союзе наинужнейший! – засмеялся Вишнев. – Инженер везде и всему голова. А знаешь почему, Эрни? Потому что все решает железка! Ну, ты-то так не думаешь, ты считаешь, что все в конечном итоге решат деньги…
– Я так считал давно, и не в этом дело! – отмахнулся Хок, как от мухи. Он о деле, а с ним все шутят! – Я старый человек, Леон. Гораздо старше тебя. И знаю, что никакого Союза нет, а есть – точнее была – Россия.
– Для нас эти понятия неразделимы! – отрезал Вишнев. – Эрни, ты кое-что услышал от меня в пику власти, и уж решил, что я антисоветчик? Да ты знаешь, кем был мой дед, отец? Стрелочниками на разъезде! Оба читать не умели. А я перекрываю самую могучую реку. Ты считаешь, что революция мне ничего не дала? Да если бы не революция, сидеть бы мне на том самом разъезде тем же стрелочником…
– Ну почему вы такие упрямые? – огорчился Хок, и с досады даже окурок выкинул с балкона. Россия развращала безалаберностью – в Германии он бы никогда так не поступил. – Леон, у нас так принято, если человеку предлагают заработок в два раза выше, то он уходит со старой работы… Это же естественно! Я не вижу здесь ничего преступного, ничего ужасного. Я даю тебе оклад в десять раз выше твоего, а ты не хочешь… Может быть, КГБ не выпускает?
– Нет, Эрни, с КГБ все в порядке. Теперь особенно. Мой племяш Пашка даже в группу вошел по правам человека – формируют у нас по университетам… так что КГБ теперь другое. Отпускает КГБ.
– А что держит?
– Енисей, Эрни. Я же сказал уже, что у вас нет Енисеев…
– Пошли, Леон, медведь сибирский! Пыхтит себе, а я закоченел уже!
Хок, входя к десерту, ловил себя на мысли, что не только огорчен, но и… обрадован. Если бы Леонид Вишнев согласился и, притушив голос, стал бы обсуждать детали отъезда, то у Эрнста не осталось бы ничего святого. Которого, впрочем, и так нет.
– Лешка, домой! – прокричал Леонид с балкона.
Маленький круглый шарик шуб и телогреек – Лешка Вишнев забегал внизу меж ледяных горок, ища укрытия.
– Лешка, я тебя вижу! – крикнул отец.
Но Лешка уже втиснулся в сугробный лаз.
– На пушку тебя берет! – сказал друган Петя (Пятак), регулярно смотревший «Следствие ведут знатоки» и потому считавшийся большим знатоком криминальностей.
– Лешка! Фотографироваться!
Фотографироваться Лешке хотелось, а вот спать после этого в нагрузку, навроде как пшено давали в магазине в нагрузку к шампанскому, вовсе нет. Оттого он разрывался от противоположных желаний.
– Лучше спускайтесь вниз! – начал он торговаться с отцом из укрытия.
Пятак одобрительно кивал головой – именно так, по его мнению, должен был вести себя матерый беглец с властями.
«А может и правда? – подумал Леонид Вишнев. – Спустится на улицу, там на холодке… Чего все за столом да за столом, жрем мы всю жизнь, что ли?»
Все поддержали. Леонид надевал свою раздрызганную кроличью шапку и короткополое широколацканное пальто, а сам думал, что иногда ребенок решает все.
Так и сфотографировались перед подъездом: Эрни Хок с маленькой внучкой Эльзой на руках, Леонид Вишнев с Лешкой и Валеркой – тем, что уже научился произносить тосты за мир, племянником Пашкой Вишневым, женщинами семьи – мамой Галей и двумя ее сестрами.
Говорят, старик Хок очень любил и берег эту фотографию до самой смерти. Вишневы тоже берегли – фотографировались они редко, только по торжественным случаям. Жалко только – не вышел друг семьи Горшков – но ведь он держал фотоаппарат…
Глава II
В 1976 году, летом на даче созрела малина. Лешка с Эльзой Хок, уже говорившей по-русски и прозванной Элькой, с утра пораньше пропадали в колючих зарослях и отъедались по-медвежьи, когда уже нет сил двигаться, и остается только лежать разморенными солнцем в тени под кустиком.