Пашка закрыл лицо руками и затрясся в беззвучном реве. Игорь Олегович был строг, но справедлив. И растолковал по-своему. Почти, кстати, угадал:
– Не во всем вы искренны, товарищ Вишнев… Дружка выдать боитесь? То, что вы эту книжонку в мусор… порыв похвален. И сюда вы шли, думая порвать с Селезневым, так ведь? В вас говорило самосознание советского человека, которому подсунули яд… А вот чувство гражданственности в вас, Павел Петрович, молчало. Не в помойку нужно было ее кидать, а к нам. Вы ведь были оскорблены явной клеветой на нашу страну, так?
Пашка спазматически закивал.
– В таком случае, что за слюнтяйство – не выдавать человека, который так вас подставил? Надеюсь, вы понимаете, что ваш дружок и его сожительница вас подставили?
– Сожительница? – вздрогнул Пашка.
– Ах вот оно в чем дело! – огорченно всплеснул руками Игорь Олегович. – Да, да я понимаю… Думаю, задерживать вас нет оснований, но, сами понимаете, я не прощаюсь! Зайдите к нам в понедельник между часом и тремя, хорошо? Я хочу дать вам время подумать, понять, как виноваты перед вами эти люди… какой вред они нанесли вашей стране… У нас, Павел Петрович, это называется диверсией без динамита: сидит такой вот тихий библиотекарь, дает книжечки… А потом мосты начинают взрываться!
Скорее всего, про мосты подполковник сказал просто так, но Пашке уже начало казаться, что это в связи с дядей-мостостроителем, и что таинственный Игорь Олегович уже все про него знает.
Тем не менее, когда Пашка, сутулый и подавленный, вышел, подполковник набрал номер телефона и отрывисто бросил:
– Дайте полную информацию на Вишнева Павла Петровича. – И еще раз уж пришлось, то припомнил знакомую фамилию: – И на Вишнева Валерия Леонидовича…
Глава VI
Чем ближе к началу жизнь, тем чаще кажется, что она кончена. И Пашке Вишневу, впервые в истории бороды не побрившему утром, все виделось в самом черном свете.
Вместо того чтобы натереться одеколоном, Пашка отхлебнул из флакончика и завязал галстук наперекосяк.
Из-за бабы! Лопух! Теперь дырявый, в КГБ будет досье как на неблагонадежного, за границу ни ногой – тяжело рухнул железный занавес личной Пашкиной судьбы. Сообщат на работу. А он не дворником работает…
И она еще смеет звонить, спрашивать, как дела! Дура! Мало ли что пару раз переспали, это же не повод навязываться мужчине. Шлюха подзаборная, с Аркашкой тоже спала, гэбист врать не станет…
Пашка презирал себя. Болтун, тряпка! Любовник хренов, вольнодумец! Интересно ему, видите ли было, чего там Бердяев понакалякал! Еще бы «Майн Кампф» в горисполкоме читал!
В понедельник, с часу до трех, полковник Асафьев был безукоризненно вежлив, колко-ироничен и спокоен. Пашка елозил в кожаном кресле и старался не смотреть ему в глаза. Показания все сводились – что не знал, не понял, кается, будет бдительнее…
– Товарищ Вишнев! Работая в Горисполкоме, необходимо быть бдительным, а не становиться им. Становится поздновато, не находите? Так сказать, болезни роста у вас запоздалые…
– Игорь Олегович… Да я… То есть… Я в последний раз, я не нарушу своего долга…
– Это все детский лепет, Павел Петрович. Вы хотите, чтобы партия доверяла людям, чьи любовницы – агентки влияния? Так мы далеко уйдем, товарищ Вишнев…
Асафьев умел быть разным. Грозным и тупым. Мягким и философствующим. Сухим и канцеляристым. Поэтом и романтиком. Домашним и обаятельно-недалеким обывателем…
Он уже давно понял, чего боится клиент. И нажимал. Осторожно. Тут главное, не пережать, оставить клиенту надежду…
– Я вам хочу, конечно, помочь! – кивнул сочувственно Асафьев. – Вы мне симпатичны, Павел Петрович, потому что вы службист особого рода… Вы стараетесь забраться повыше, чтобы помочь людям.