И все это вместе. Вечером. В холод.
Когда латышская молодежь
Без шапок встряхивает чубчиками
И лезет в посиневший карманчик джинсов,
И продавцы, укутанные купчиками,
И ихние бабы быстро по-латышски
Мешают с нашим матом слова,
И эти беленькие девчонки и мальчишки —
Как только у них не мерзнет голова!
И складные компактные девяносторублевые
Цветариумы из оргстекла,
И тюльпаны свежие,
И продавцы бедовые,
Следящие, чтоб не потухла, не затекла.
И крупные ценники,
И в цене проставлен копейкам прочерк,
И все это имеет такой размах и шик,
Что, очевидно, – надо заканчивать очерк,
И покупать цветы. Один. На двоих.
«Грипп приехал к нам в пятницу…»
Грипп приехал к нам в пятницу
На пару дней,
Но решил остаться,
Поскольку в городе на Неве
Запустение…
Полки пусты,
Прилавки, витрины…
Ау вас ещё можно купить свинины…
– А чего ещё у вас нет? Нет конфет,
Сигарет…
Парапет на Неве пуст.
Город выметен минусом (вирусом),
А у вас плюс.
«Плю-юс!» – и хочется полежать,
Бродского почитать,
На больничном листе, в маете
Запаривания калины,
Закапывания «галазолина»,
Заглатывания аспирина,
А лучше малины…
Интонации Бродского за семь дней
Не проходят. «Испанка! Люблю коней!»
Кони фыркают, люди чихают.
Это родственник дальний припёр ко мне.
Это грипп примотал на своем скакуне,
Белоглазый, как чашки в Китае…
Потому-то с утра и до вечера пьёшь
Деревянного чая привычную ложь.
И потеешь, пока, наконец, не допрёшь
До решений, которые были.
– Как у нас с импотенцией?
После Черно?.. (быля).
– Да, нормально. А, впрочем, довольно давно
Не любил, и меня не любили…
Вот и повод. Пора разгонять тоску.
Не принять ли по-питерски
Грамм по 200, хорошего… верно, чайку! —
Угадали. При нашей зарплате
Не приходится ждать благих вестей.
Тягомотно больному принимать гостей.
В затрапезном халате, в кровати,
Где под каждой подушкой – платок ребрист.
И одно утешение – ярок, огнист
Вид, открывающийся в окне.
Капитан из будущего
– Мы таких, брат, не знавали.
В чистом виде – дуролом.
Хоть известен на канале,
Нашем, третьем, выгребном.
На «Ободранной собаке»
Он уже четвёртый год,
Но фуражку цвета хаки
Крепит задом наперёд!
Я сказал ему: Бразилий!
Я чего хочу сказать.
Не таких у нас просили —
Соглашались, биофак!
Ты чего фуражку крепишь?
Ты чего со мной не пьёшь?
Почему Полину Ретик,
Как ребята, не дерёшь!
Или думаешь: не варто
Знаться, мол, с таким хамлом.
А, между прочим, у хамла-то
Деверь в центре НЛО!
Но тебе туда не за что!
Хоть сули им терема!
На Земле не ждут пока что
Пролетариев с дерьма!
У лунного – Боря
Прыгай, дедушка, у моря,
За волной и от волны.
Дабы счастья, а не горя
Слёзы сделались полны.
И чтоб рядом молодая
Пикала билявка-юнь.
Дабы жить, не умирая,
В эту светочь, в эту лунь!
Прыгай, детка, у прибоя,
От волны и за волной.
Чтоб удедушки у Бори
Слёзы схлынули долой.
Дабы лунная картина
Разливалась и звала!
Чтоб у старого кретина
Бы Мальвина бы была…
Та-датина, та-да-тина,
Та-да-ти-на бы на-на…
«Два расейских мужичка…»
Два расейских мужичка,
Белотелых чувака
Вышли к морю в легкий бриз,
Вышли к морю в самый тыц.
И сказал один мужик:
– Это море – мугенштык!
– Это море – каштельзанд!
– Это – гроссервиталант!
А другой сказал:
– Перке!
Нету в русском языке,
Даже в матерном нэма
Слов таких, чтоб абсольма!
– Волга-мать – ты широка!
Пели оба мужика. —
– Но, однако, море всё ж —
Фрибалдаут!
Фрибалдёж!
Чудо
Роберту Оттовичу Гринингу – великому спортсмену и путешественнику
Приделать к лыжам паруса
И взмыть под небеса!
Вот это – жизнь! Вот это – да!
Вот это чудеса!
Сенкевич сказывал:
Мой свет!
Я видел во сто крат…
Я на плоту встречал рассвет
И под землёй – закат.
На дельтаплане меж холмов,
В акульей глубине —
Ну что Дроздов?
И что – Крылов?