От эллинга я пошел прочь из обширных портовых угодий. К слову сказать, озеро Дальнее – судоходное и имеет весьма сносное сообщение с морем, и оттого через нас прёт весьма увесистый грузопоток. У длинношеих кранов всегда навалом работы: Лёгкая за все эти годы так и не познакомилась ни с одним из них.

Огромные и разнообразные ангары и казавшиеся бесконечными склады на моём пути скоро сменились широкими проезжими частями окраин. Здесь и там, прямо между домами, стояли товарные вагоны и цистерны, порожние в основном. Железнодорожная ветка, пролегавшая вне жилых кварталов, у нас было всего одна, хотя и широкая – по слухам, по ней гоняли товарняки с первородным веществом и особо ценные грузы. Собственно, потому народ от него и берегли (ну, или товары берегли от народа, что тоже весьма обосновано). Всё остальное, вне зависимости от уровня токсичности, отстаивалось в городской черте, и старые ветки проходили через город, а город отстраивался вокруг путей, бывших когда-то обходными. Жизнь!

Дальше улочки пошли уже, дома становились изящней от квартала к кварталу. От моих размашистых шагов поголовье мелких големов-трубочистов, осмелевших и спустившихся на мостовую, шугалось назад в водосточные трубы да на крышу: я ходил не так, как прогуливаются достопочтенные господа, что здесь живут.

Первым делом следовало зайти в банк. Заведение, когда я добрался до него, уже закрывалось, но клерк задержался и, ловко шевеля механическими сочленениями пальцев, рассчитал мне мою часть платы за выполненный заказ, а остаток средств отправил на счёт «Северного сияния» и головного отделения ПОРЗа в пропорциях, установленных купчей на услуги банка.

Мой счёт – это то, что причитается всей команде Лёгкой. Там и её, и наши с Реком здравоохранение, судебное призрение, одежда и даже еда. Как корпорация ПОРЗ оплачивает нам только жильё и материалы для работы, которые я заказываю с неизменной бережливостью.

На том, чтобы быть для своей команды главным по социальной защите, я настоял лично – я Лёгкую купил, мне и остальное решать. Слышал я, как бывает: даст ПОРЗ не те запчасти, что нужны, и привет. А так нельзя – это небо, это наши жизни. Уж лучше я сам не доем, но ворчунья моя будет в порядке (у нас это, кстати, довольно штатная ситуация).

Размышляя именно об этом, после банка я прямой наводкой направился в стол приёма заказов, чтобы купить кое-что новое в моторный отсек. Не нравился мне там звук в последнее время. Рек ничего такого не слышал, но он ещё мелкий, не наловчился ещё, а у меня хвост чувствовал – пора отправлять под замену часть деталей. Да, не буду спорить, они нормально выглядели, но – пора.

Я пробежался за вывернувшим из проулка трамваем, сопящим белым паром, и успел на подножку. Кондуктор меланхолично проверил моё назначение на транспорт и, выяснив, что такового не имею, спровадил на следующей же остановке – а мне туда и надо. До стола заказов я добрался, к сожалению, когда лавку закрыли. Часовой башни из узкой улочки не было видно, и поэтому здесь частенько закрывались раньше срока и открывались тоже. А иногда позже. Я говорил уже много раз Дивену: поставь ты сюда зеркало, пусть народ живёт в ритме города, а он всё отшучивается – мол, не оплатили.

Дивен – это мой друг, кот-оборотень с часовой башни, подмастерье. Я над ним часто шучу: возмужаешь – станешь часовых дел придурком, потому что такие, как ты, никогда не становятся мастерами. А он мне – подобное, говорит, стремится к подобному. Это он о нашей, стало быть, дружбе так философствует.

Подёргав ещё немного дверь, я вынужденно перенёс заказ запчастей на завтра и отправился в бар в центральной части города. Деревья на бульваре звенели механическими кронами, заря была мягкой, как под покраску, но сегодняшнее небо никто не заказывал. И было оно диким, было оно девственным, было оно таким, каким раньше были все зори на свете. Погода стояла безветренная, а тот ветерок, что и пролетал, делал это ненавязчиво и с одной только целью: чтобы листва чуть побренчала да пустила на мостовую пару бликов – не висеть же ей, в конце концов, без дела.