– Ну ты, дружище, вспомнил! – усмехнулся я. – То было давно. Зато потом в девяностых лечебные сеансы через телевизор устраивали, воду заряжали. Повылезали хрен знает откуда всякие целители, экстрасенсы и иже с ними, в которых нет даже жалкой искры магии. Вот это я понимаю – людям мозги пудрить! А что наши с тобой разговоры? Просто безобидные рассуждения. Мы ж не секту основать собрались.

– Благодатное время для создания секты мы профукали. В девяностых надо было шевелиться. Прошел уже этот, как его… Правнук еще называл. Слово такое иностранное. Хайп, вот! – воскликнул Яша, и мы расхохотались.

Вернулась Яшина дочь с мужем и позвала нас на чай с пирогом. Провожая меня в парадной, мой смертный друг поведал об одном эпизоде своей жизни, который прочно отпечатался в моей памяти.

– Года через три после смерти приснилась мне моя Веруня. Так, говорит, туфли свои бордовые, лаковые надеть хочу! Хоронил я ее в других, тоже любимых, но бежевых. Передай, мол, Яшенька, через сестру. Я тогда подумал – что еще за дела? А через неделю сестра ее двоюродная скончалась. Рассказал я тогда ее дочке про тот сон. Она и говорит, мол, дядь Яша, так давайте в гроб к маме и положим туфли тети Веры. Увидятся там, она и передаст. Так я еще и записочку с туфлями положил. Написал там ей, как скучаю и люблю по-прежнему. И знаешь что? Она на третью ночь после похорон приснилась мне! Представляешь? Радостная, в тех самых туфлях, что я ей передал. Улыбалась. Говорила, что прочла мое письмо и будет меня ждать. Вот так вот. Хоть верь, хоть не верь в это.

Я не сразу догадался, почему он захотел рассказать мне об этом.

– Так что, Эрик. Придет мое время, и я тоже могу твоей супруге передать что-нибудь. Черканешь ей словечко, а я отдам.

И друг улыбнулся, глядя на меня. К сердцу снова подступила горечь.

– Договорились. Но я все же надеюсь, что ты останешься с нами еще хоть на пару куплетов, – признался ему на прощание.

– Как Бог даст. Мы не властны над этим, – философски заметил Яков, выйдя со мной во двор дома.

– Я зайду через недельку, – пообещал другу. – Надо по делам к брату съездить. Как только вернусь, сразу же соберусь к тебе.

– Увидимся, – ответил мне Яша, присев на скамейку в тени тополя.

В следующий раз я увидел своего боевого товарища уже на его похоронах. Он ушел тихо, во сне. Просто уснул вечером и утром не проснулся. И сегодня я хоронил своего последнего смертного друга. Надеюсь, Яша, что ты уже держишь за руку свою лучезарную Верочку. А то самое послание для моей жены, о котором он говорил в нашу последнюю встречу, я все-таки передал. Маленькую записку в несколько строк его дочь положила к нему в карман пиджака.

Прощаясь с каждым из смертных друзей, я ощущал, как во мне удивительным образом уживались два совершенно противоположных чувства – тяжкая горечь от потери того, кто был моим другом, и благодарность за то, что они встретились на моем жизненном пути. Таком длинном… И почему Демиург сделал жизнь для землян столь несправедливо короткой? Здесь же до ста дожить – огромная редкость! Хоть и бывают такие случаи. К сожалению, в нашей бравой компании таких долгожителей не оказалось, словно война, как дикий, оголодавший зверь, откусила у каждого лакомый кусочек жизни. Я, наследник генотипа людей с другой планеты, не в счет.

Остановившись на мосту, я смотрел, как в водах реки отражается пасмурное небо, продолжая думать об этом самом послании для моей супруги, переданном через друга.

«Милая моя Ингерд! Я не ведаю, видишь ли ты меня оттуда, но хочу, чтобы ты знала – я по-прежнему люблю тебя и жду твоего возвращения. Ты навсегда поселилась в моей душе, спрятавшись на самом ее дне, откуда тебя уже никто никогда не выдворит. Наша разлука длиной в восемь столетий порой так невыносима, что я готов проклясть все на свете. Но ты не думай, что я о чем-то жалею. По сей день боготворю тот миг, когда мы встретились впервые, и прошу лишь об одном – дай мне знак, когда ты будешь жива. Хоть какое-то знамение, чтобы я мог тебя отыскать. Зови меня, душа моя, и я к тебе приду. Я услышу тебя хоть на краю мира.