– Эй, ты вообще меня слушаешь?! – прикрикнул мариец, заметив, что его спутница засмотрелась по сторонам и совсем не обращает внимания на его мерное бормотание.

Голос его был хрипло-звонким – обычно преобладающий хрип иногда срывался на звон, что придавало ему бесспорную уникальность, не очень, однако, приятную обычному человеческому уху.

– Нет, – ответила Яна, решив, что молчания в этом случае будет уже недостаточно.

– И зря, рыжая! Я вот тебе что говорил, – мариец тронул лошадь поближе к девушке, дабы наверняка быть услышанным. – Мариец радуется битве. Каждое сражение он ждет с нетерпением! Битва – это праздник! А что сегодня сделала ты? – он язвительно улыбнулся. – Лишила их праздника! – воскликнул он, привлекая внимание рядом идущих.

Яна не стала оправдываться. Девушка чувствовала, что это неправда, однако не могла сходу сказать почему, не могла подобрать нужных слов. Она вообще не была скорой на слово, а тут еще и сомневалась, действительно ли требуется что-то говорить.

Потому она снова молчала.

– А?! – обратился мариец к одному из воинов – худому мечнику в изумительно грязной одежде. – Лишили нас сегодня праздника! Верно ж, Кадана?!

– Верно, Сумиля, – довольно кивнул грязнуля.

– Именно так! – продолжал хрипеть мариец. – Ни подраться, ни отдохнуть, ни с девками северными полюбиться! Боюсь, не примут тебя тут… – с наигранным вздохом и едва скрываемой улыбкой он обернулся к Яне, ожидая ее реакции на этот выпад.

Ранее Яна никогда не оказывалась в подобных ситуациях. Отец был дружелюбен и ласков, Вира – серьезен и честен, а дружинники и прислуга – неизменно почтительны. Лишь Минг иногда позволял себе подшучивать над сестрой, да и то больше добро, почти с любовью: старший брат во всем брал пример с отца, а потому был с Яной заботлив и мягок.

Девушку не злили нападки и оговоры марийца: плохое отношение других ее не беспокоило, а Вира крепко выучил не злиться, какой бы повод для этого ни был. Яна всего лишь была растеряна, не представляя, как ей следует поступать. За растерянностью следовало смущение, за ним – молчание.

– Да что ж я! – не встречая сопротивления со стороны девушки, продолжал наседать Сумиля. – Надо ж рассказать тебе, что тут да как! Все новобранцы должны поначалу прислуживать кому-то из старших и опытных…

Мариец поймал едва заметное удивление, мелькнувшее на лице девушки.

– Так заведено, – словно извиняясь за обычаи, он пожал плечами. – Уже сотни лет. Устраивает?

Рыжая корсанка сразу не понравилась Сумиле. Чужестранка, из стана битого ими врага, с неясными намерениями, убившая великолепного воина Марии, при помощи богов или, что, по разумению Сумили, было скорее, колдовством получившая личное приглашение Зиги. Учитывая последнее, ее должны были зачислить в красный отряд9 – то, к чему сам Сумиля шел долгие восемь лет. Зависть, неприязнь, досада за глупость гаири – все смешалось воедино.

Яна все еще не понимала, что происходит, твердо зная лишь то, что воин с косичкой и странным голосом говорит неправду. В людях она разбиралась плохо и вряд ли смогла бы отличить ложь от правды, однако учителем девушки был старый мариец:

«Мариец никому не прислуживает. Даже богам, – говорил Вира о своих соотечественниках. – Чужое командование он принимает лишь на время войны. И по своей воле…»

Ничего не ответив, она отвернулась от обманщика, вновь обратив свой взор на идущее рядом с ними войско. Марийцы с любопытством разглядывали девушку, ее крашенную в цвет сажи одежду, белого в пятнышко коня и в особенности ее трофей, закрепленный слева от седла, – огромный двуручный меч Дори.