– И я фигею от этого. Я тоже хочу тебя поцеловать, – улыбается Катя. – Так и как вы теперь?

– Да как, никак. Она ловит мой взгляд, а я бегаю от неё как от чумы.

– Насть, так, может, попробовать, ну это… – намекает Катя.

– У тебя была баба?

– Нет, я любительница членов. Не представляю, что можно делать с бабой.

– Логично.

– Насть, у меня был опыт с… Как её, ну ты знаешь. Помнишь, такая блондинка, мы ещё работали вместе в магазине. Блин, неважно. Так я уснула на ней. Это ничего не значит, просто по пьяни – ошибка молодости.

– Катюха, я не устаю тебе удивляться, ты даже здесь отличилась, – смеёшься ты.

– Нет! Я всё к тому, что если эта Ира профи, так почему нет?

– Ну вот и предложи ей себя.

– А про любовь она сама тебе сказала?

– Да.

– И как?

– Просто. Когда целовала, тогда и прошептала.

– Класс! И я так хочу… Всё тебе, и мужик, и баба.

– Ой, Кать! Да нет ни того, ни другого! Мужику я не нужна, а Ира меня не интересует.

Две пустые винные бутылки, два бокала, полная пепельница окурков. Вы сидели до четырёх утра, вызвали такси, Катя уехала в свою праздную, красочную, семейную жизнь, ты легла спать в свою просторную, ледяную, пустую постель.

Утро, кофе и сигареты, беглый взгляд в окно, деревья, словно невесты, укутаны в белые свадебные одеяния. Ещё вчера было темно и сыро, а сейчас красивая сказка морозного утра. Ночные разговоры самой с собой не проходят бесследно.

Осунувшееся лицо, мешки под глазами, уставший вид, будто ты не из постели, а с работы. Мятая голова с комом фантастических призраков, дегустировавших твою больную нервную систему на протяжении пятичасового беспокойного сна, которые на мгновение приводят к размытым очертаниям реалистичности, всё ещё держа тебя в лапах смутных шизоидных картин.

Они повсюду, они преследуют тебя. Улыбаются. Разговаривают. И ты ведёшь беседу, щекоча свои нервы, с вымышленными персонажами, уютно расположившимися в твоей голове. Третий день не покидаешь своего убежища. Забросив работу, дела, друзей, отключив телефон, не подходишь к дверям. Сигареты, кофе, вино, стены, что сводят с ума. Ты тонешь в своём отчаянно мёртвом болоте, не протягивая руки, не прося помощи, солдатиком уходишь в густую толщу засасывающей трясины. Всё потеряло смысл, от всего скучно, от всех тошно, тебе никто не нужен, даже он.

Ходишь бесконечное количество раз по квартире, из комнаты в комнату, на кухню, на балкон, и острой занозой мысли пульсируют в висках. Неправильные мысли, сложные, пустые. Налетающие одна за другой, следующая накрывает предыдущую неоспоримыми фактами, приводящими в расстройство рассудок, не давая растолковать, на неё накладывается другая… Теряя нить собственных рассуждений, пытаешься по крупицам восстановить предыдущую задумку своего воспалённого воображения, но ускользнувший хвостик сознания приводит к другой немаловажной мысли, уже никак не связанной с той. И так день за днём, ночь за ночью. Подыхающая плоть подводит тебя к рубежу суицида. Сложности есть всегда и везде, на то она и жизнь, кому-кому, а тебе это известно. Но почему тебя сломало именно сейчас, ответа нет.

Ты думаешь о том, как тебя найдут с перерезанными венами в луже крови, бледную, окоченевшую. «А кто найдёт? Может, Катя? Но у неё нет ключей, как она попадёт? Ой, ой, это надо будет резать мои стальные немецкие двери. Нет уж! Надо как-то ей передать ключи. А что если я отдам ключ соседке? Под предлогом полить цветы, типа, я уезжаю, вот она заходит, а я тут лежу, кровища, вонища, а она как заорёт! Да, смешно!.. Нет! Грязно как-то, кровь… Нет! Лучше повеситься. Вот она заходит, а я вишу синяя… или чёрная?! Нет! Некрасиво, а вдруг ещё глаза вылезут, ужас какой. В гробу с глазами навыкате. Нет уж! Может, утопиться? Залить соседей? Они прибегут, будут долбить в дверь, вызовут полицию, МЧС, шум, гам, неразбериха, а я такая голая, в ванне, ещё тёплая, ещё желанная, а они меня хватают, пытаются откачать, может, даже искусственное дыхание сделает какой-нибудь молоденький мальчик, а я стыну прям в руках… Нет! А если не придут сразу? То что, блин, я же распухну. Вот чёрт! Как себя убить? А похороны? Только бы не было воды в яме, не хочу лежать в сырости. А носки, надо оставить записку, вдруг забудут…»