Наглядная биология, хотя урок никто не проводит. Лимба посмотрела на Иргу:

– А ты? У тебя тоже был питомец?

– Нет, у меня был… Был… – она крепко обхватила себе запястья, – Друг. Или… Он был мне все.

– По правде любовь?

– Да.

– Я тебе верю. А в любовь… Не очень.

– Лучше не пробуй. Это хуже, чем… Чем все болезни сразу. Даже если все хорошо.

– Говорят, что сильные чувства в нашем мире такая же редкость, как чудо, – вдруг сказала Лимба.

Ирга подняла глаза – как талый снег, который вот-вот растает окончательно и исчезнет. Ой нет, лучше уж подмороженный ледок. Лимба смутилась, быстро открыла тетрадку по алгебре и взялась за домашку, которая сама себя решать не будет:

– Давай-ка выгадаем полчасика жизни.

– О, ну я не смогу так быстро, – Ирга, овладевая собой, взяла учебник и оценила количество задач. – Так, первая вроде понятно…

Жизнь покатила дальше.

На последних минутах литературы мама-Гусь велела всем взять листочки и скоренько-скоренько написать, куда они собираются поступать, все варианты, и основные, и запасные, и какие экзамены будут для этого сдавать – неофициально, просто чтоб понять картину. Да жалко что ли, вот только что писать? Если напишешь: «литература», мама-Гусь с ума сойдет от беспокойства. Сдавать литературу тяжело, а Лимба никогда на литературе не отвечала вслух, не дискутировала – вообще не вела себя откровенно. Откровенно вообще опрометчиво себя вести. Поэтому Лимба написала названия «маминых» экономических вузов. Так всем спокойнее, а больше всех – ей самой.

Звезды-красотки, Каринка и Женька, устроили меж собой перепалку, потом пересели за первую – куда обычно никто не садился, чтоб не перекрывать маме-Гусь обзор – парту и завели жалостную песню:

– Августа Лексевна-а-а-а! А если мы не зна-а-аем! А мы еще не придумали-и-и-и! Куда поступать, мы не зна-а-а-аем!

Вообще-то они не были дурами и учились нормально. Ну как нормально: похоже, весь ресурс их мозгов сжирала математика – что сами решали, что списывали и как-то держались на плаву – и оглядеться по сторонам девчонки, видно, не успевали. Мама-Гусь задрожала кудряшками – не то от расстройства, не то от смеха, начала повторять то, что все уже с младших классов выучили:

– Девочки дорогие, профориентация дело сложное, не можете определить свои склонности и выбрать профессию – выбирайте образ жизни, который хотите вести!

– Святая простота, – буркнул Антошка сзади.

– Офис? Предприятие? Поездки? – мама-Гусь простодушно, как фломастеры на выбор, предлагала Женьке и Каринке прямые рельсы жизни.

– Августа Алексеевна, да какой им образ жизни надо, мы уж знаем! – выкрикнул Пончик. – Аморальный!

Парнишечьи парты замерли, потом грохнули. Лимба и Ирга удивленно оглянулись.

– Что ты такое говоришь, Румяшкин, как не стыдно! – боролась за приличие мама-Гусь, сжав к кулачке ручку с красной пастой.

– Одиннадцатиклассница-а-а, – пропели Винтик и Шпунтик.

Верхомудров, сидевший за ними, приподнялся и несильно хлопнул обоим по темечку:

– Заткнитесь! Не здесь!

– Ну да, ну да, – кривлялись Винтик и Шпунтик, – Ладно, не при женщинах и детях!

Каринка вскочила и выбежала из класса. Прозвенел звонок. Антошка и Кран сидели позади Ирги и Лимбы немного растерянные, Антошка так и вовсе порозовел.

– Мы чего-то не знаем, – сказала Лимба Ирге. – Эти дуры, видимо, где-то прокололись.

– Не ваше дело! – вдруг взорвалась и вскочила Женька. Зачем-то взмахнула руками, схватила свою сумку – не школьную, а дамскую, причем хорошо так дамскую, для тетеньки лет сорока – и тоже ускакала из класса, колченого пошатываясь на каблуках. В открытую дверь прочь от неловкости, потянулись ребята, хотя все обычно старались пересидеть длинную перемену в родном кабинете. Убежал Никита Молчун, потеряв по дороге учебник химии и даже не заметив; быстро вышли, наклонив головы с темными косами, Айнур и Аиша, и почему-то казалось, что они прикрывают огорченные лица невидимой чадрой. Гунька увел Соломку, с каменным лицом вышла Любимкина, от нервов вышагивая, как на подиуме. Пора и им.