– Еще, конечно, управление, – продолжал Максим после паузы. – Вся лирика годится, если управлять умеешь.

Максим водил с детства, знал все тонкости, участвовал в каких-то учениях – или показательных выступлениях – по экстремальному вождению и вообще держал руку на пульсе.

– А легко пересаживаться на разные? – спросила Вита, любопытствуя. – Если я научусь водить на одной, сложно на другую переучиваться?

Ощутилась – по аналогии – невозможность перехода от человека к человеку, но Вита промолчала. Максим пожал плечами.

– Вообще-то… если ты ложкой есть научилась – что именно есть, большой роли не играет.

– Очень отличаются?

Вита сдерживалась, боясь проговориться вслух: что касается мужчин, то очень, очень…

– Бывает. Как-то лимузин пригнали. – Максим засмеялся. – Ребята ночи дождались… сели, поехали. А он специфический. Длинный, как автобус, но только гармошки у него нет. На нем лучше по прямой ездить. Короче – в поворот не вписались… хорошо еще, не снесли никого.

Вита смотрела на зеленоватое небо, на московские огни, и ей было тепло, уютно и отчего-то комфортно сознавать – а иллюминирующие уродцы подтверждали, она была уверена в их мнении, – что все-таки любить Павла Сергеевича – это прекрасно и правильно.

– Отвези меня на объект, – попросила она после того, как они долго катались по скоростным магистралям и по затененным аллеям парка около Университета и по набережной вдоль Воробьевых гор. – Люся подъехать обещала… надо посмотреть, что наши работники наворочали.

В Марьиной Роще у подъезда они долго целовались в машине – и Вита, целуясь с Максимом, испытывала не угрызения совести, а привкус странного сочетания: удовольствия от поцелуя и восторга от влюбленности. То, что слагаемые относились к разным людям, казалось несущественным. Ей нравилось, что они целуются, что пахнет сигаретами и шерстью, что машина блестит – а сердце радостно колотится, привыкая к новому чувству. Опомнившись, Вита вернулась из мира иллюзий в реальность: если она уважает себя, то надо делать выбор и не пачкаться одновременной снисходительностью – а значит, с Максимом придется расстаться. Но путаница в мыслях препятствовала каким-либо внятным объяснениям. И объяснить такое… хотя бы просто произнести вслух… Вита была пока не в состоянии. Простейшим способом показалось затеять ссору, а потом обидеться. Мало ли кто и как ссорится? Иногда люди становятся заклятыми врагами из-за ерунды, не стоящей выеденного яйца… Поэтому она заявила, что сама хочет водить машину.

– Когда я поеду? – спросила она капризно.

Она знала, что для Максима это принципиальный вопрос и что он не изменит мнения.

– Никогда, – возразил он спокойно. – Опять двадцать пять? Сказал же – получи права. Без прав на улицу не пущу. Я знаю, чем это кончается.

– Но я же аккура-а-атно… – заканючила Вита, просительным нажимом указательного пальца образуя сальные пятна на гладкой панели. – Я же спосо-обная…

– Хоть гениальная. Почему на самолет никто не рвется? А с машинами считают, само получится. Результаты вон – каждый день на дорогах видим. Не глупи, выучу на аса… только надо серьезно браться…

Наткнувшись на ожидаемое препятствие, Вита радостно кинулась в свару.

– Ты ко мне относишься как к полной дуре! Ты считаешь, что я идиотка!..

Испуганные доводы Максима игнорировались. Покричав, Вита выжала слезу и выскочила из машины, по-хамски хлопнув нежной дверью:

– Уезжай! Видеть тебя не хочу.

Как следовало ожидать, оскорбленный Максим поник, завел двигатель слегка дрожащими руками и молча уехал на ночную работу, а Вита поднялась в квартиру и открыла дверь ключом. Непроизвольно нахмурившись, вошла и защелкнула за собой замок. После ссоры у нее кошки скребли на душе. Не уходило из головы видение несчастного Максима, выражение его лица – тем более что Витины ладони еще фантомно ощущали колющую шерсть Максимова свитера. Хотелось немедленно позвонить, с горячими извинениями за мерзкую сцену, но Вита удержалась: было чересчур стыдно. Придумалось оправдание, что Максим за рулем и звонок помешает. В квартире было темно, и Вите не хотелось зажигать света. Она разделась, прошла в бетонную гостиную и застыла на пороге, впитывая отблески фонарных лучей, преломляющихся в синей вазе на окне. От своеобразной красоты пустого помещения с грубыми стенами ей стало легче. Бетонный пол внушал иллюзию нордического холода. Самым комфортным казался деревянный подоконник, Вита села рядом с вазой, склонила голову и долго смотрела на игру света, потом за окно, где начал накрапывать дождик и зеркальные лужи покрылись мелкой рябью.