– Совесть, Савельев, надо всё же иметь! – басисто ворчал начальник отдела информации капитан Валерий Попов.

– Этот Лёва, – бухтел начальник отдела ВВС подполковник Найчук, более Леонова подходивший для прообраза Винни Пуха.

– Лёвка, опять ты со своими фокусами! – верещала местная красотка Олечка Денисенко, жена какого-то чина в политуправлении округа и, по слухам – любовница редактора Голышева. Впрочем, порой эту партию, с её голоса, хрипловато исполняла учётчица писем Фрида.

Тогда Савельев – а было моему, покойному теперь уже, учителю всего-то лишь 36! – подходил к моей дорогой коллеге по отделу культуры и быта Галочке Глушковой, которой уже налили первое и как раз ставили на поднос второе, окунал палец в её тарелку до самого дна – и резко отдёргивал руку.

– Надо же – горячий в кои веки привезли! Ой, Галка, прости, руки забыл помыть!

– Ну, Лёва! – хором взвизгивали «три грации» – Галочка и её подружки Лариса Малюга и Надя Попова из отдела писем, всегда обедавшие вместе. – Ну что это, в конце концов, когда это закончится! – продолжала негодовать уже одна Глушкова и брезгливо отодвигала тарелку на край своего подноса. – Я этого есть не буду!

– Тогда мне посчитай – не пропадать же добру! – расплывался в котярской улыбке, растягивая тонкую ниточку усиков и посылая воздушный поцелуй буфетчице – дескать, «цалую, Лёва!» – одессит по рождению Лев Александрович. И через минуту уже смачно прихлёбывал за дальним столом глушковский борщ под испепеляющими взглядами всей оголодавшей очереди, хвосту которой предстояло питаться лишь желудочным соком ещё минут этак двадцать.

– Кому сегодня окунал? – мгновенно оценив обстановку, вопрошал входивший в столовую ответсек подполковник Юшкевич, поведя глазами в сторону Савельева, который уже мазал горчицей котлету. – А, ну ясно, – поняв всё по глушковскому виду, кивал он. – А я б на твоём месте, Галка, опрокинул эту тарелку ему на голову!

Я ростом метр восемьдесят четыре, а Савельев был даже повыше меня. Юшкевич мог пройти у него под мышкой, как трамвай.

– Славик, – под общий смех заключал наш добродушный хохмач майор Апарин из отдела пропаганды, которого я, за особое расположение его ко мне, звал дядей Женей, – ты только с собой табуретку бери на обед.

Потом, переросши «Фрунзевец», я служил в «Комсомольце Узбекистана», располагавшемся в Редакционно-издательском корпусе Издательства ЦК Компартии Узбекистана, отгроханном к 50-летию УзССР Исламом Шагулямовым, где на втором этаже стилобата, выходившего на проспект Ленина, была огромная прекрасная столовая, а на первом – роскошный, для 70-х годов, буфет с бутербродами с салями, ветчиной и даже красной икрой, а кроме того – там наливали к каждому заказу, по желанию, и 50 граммов коньяка – открыто и вполне законно, посреди рабочего дня. Ну и, конечно, во дворе, между нашей башней с часами и административным корпусом, где некогда располагалась ташкентская ЧК, в подвале коей две недели просидел перед войной мой папа, пока разбирались, откуда у него вдруг взялся перстень дочери Александра II и его морганатической супруги княгини Юрьевской, с самых первых и до самых последних тёплых дней – а это почти круглый год! – вкуснодымно творили умопомрачительный кабоб. Который мы и поедали от пуза с моими приятелями из «Пионера Востока» – Вадиком Носовым – будущим главным редактором «Пионерской правды», Пашей Шуфом и Сашей Меламедом. При таком пиршестве снеди носить туески с харчами на работу никому и в голову не приходило.

Ну вот, в одну серию, с этим новым опытом, не уложился. Остановлюсь пока тут. До следующего раза.