– А, ясно, – кивнула она. – Так сложились обстоятельства.

– И воздушный шар есть?

– Разумеется. А теперь есть повод изучить людей.

Он рассмеялся:

– Я так и думал. – И сразу представился: – Горецкий. Горислав Горецкий.

– Лючия, – представилась она в ответ.

– Красивое имя – под стать хозяйке. Просто излучаете свет.

Пассажиры открывали двери и, проходя мимо, неодобрительно и с любопытством поглядывали на курильщицу.

– А вы, конечно, педагог, – после очередной затяжки сказала она.

Электричку потащило влево, и Горецкий встал пошире.

– Почему вы так решили?

– Да я голову дам на отсечение, что именно так. Педагог едет читать лекции в университет, где его ждут детишки. – Ее тон стал снисходительным: – Ну не коммивояжер же вы? И не старший клерк в конторе по продаже копировальных машин. Нет? – Он уже смеялся, слушая ее. – И уж точно не чиновник – у вас слишком артистический для этого вид. И костюмчик не мерзкого мышино-синего цвета, в каких они ходят, а очень даже приятный, вельветовый. Что скажете?

– Скажу: вы попали в самую точку.

– Может, вы не просто педагог, а еще и профессор?

– И снова в точку.

– И как вас по имени-отчеству, господин профессор?

– Горислав Игоревич. Но лучше по имени – молодит.

– Договорились.

– Что же вы преподаете?

– Философию, историю религий и богословие.

Его новая знакомая рассмеялась.

– Чему вы смеетесь? – подозрительно спросил Горислав Игоревич.

Но уже почувствовал подвох в этой реакции. Дама кивнула:

– Да так… Какие разные предметы! Философия и богословие. Они противоречат друг другу. Вам не стыдно?

Горецкий понял, что угадал.

– Стыдно. Иногда читаю эти предметы ученикам одной и той же группы. Представляете?

– Как у них с мозгами?

– Терпят ребята.

– Кстати, а где вы преподаете? Позвольте догадаться – в МГУ?

– Вы просто экстрасенс – в точку уже третий раз. – Электричка засвистела и стала чуть тормозить. – Сейчас остановка, кстати.

– Фабрика детских игрушек, кажется, – уточнила она.

– Верно, – утвердительно кивнул он. – В это время тут народу почти не бывает. Утром толкались – теперь к вечеру наплывут.

Электричка остановилась, человек пять вышло, столько же зашло, Лючия успела ловко выстрелить окурком в открытые двери, да так метко, что тот перелетел узкий перрон и угодил в голые кусты за чугунной оградой.

– Ого, – сказал Горислав Игоревич. – Просто Вильгельм Телль.

Зашипел динамик, двери захлопнулись, и поезд двинулся дальше по своему маршруту в сторону столицы.

– И кто же вас назвал Лючией? – спросил Горецкий.

– Это долгая семейная история.

– Куда нам торопиться? Вы же до Москвы?

– Ага.

– Еще двадцать минут.

– Это все страсть моей семьи к Италии.

– Обожаю Италию.

– Думаю, вы за свою долгую жизнь повидали стран предостаточно?

– Да, поездил.

Глядя с неподдельным интересом ему в глаза, она спросила:

– Сколько вам лет, если не секрет? И заранее простите за нескромный вопрос.

Обнимая портфель, он пожал плечами:

– Да нет, не секрет. И потом, незачем просить прощения. Я же не дамочка бальзаковского возраста. Мне шестьдесят пять.

– Возраст колдуна, – улыбнулась она.

Его брови потянулись вверх:

– Почему колдуна?

– Хороший вопрос. Второй из трех возрастов колдуна.

– А почему второй? А первый когда был?

– Первый вы уже проехали. – Электричку покачивало, и она метко добавила: – На вашем поезде жизни. Первый возраст колдуна – сорок пять лет.

– Так, интересно. И где это вы прочитали?

– Просто знаю, и все.

– Ну так просветите человека, если знаете.

– В сорок пять человек вступает в пору зрелости и рассудительно смотрит на этот мир. Он понимает, как его изменить, преобразить, вдохнуть в него свое волшебство.