Лилии для Эйвери Ольга Алейникова

© Ольга Алейникова, 2018

ISBN 978-5-4493-5847-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В зале суда душно. Пахнет потом и дорогим одеколоном. Начало лета выдалось жарким и засушливым, потому жители города просто сходят с ума.

Судья Хатчинсон то и дело вытирает платком пот со лба и время от времени постукивает пальцами по столу. Кажется, что он хочет поскорее закончить это дело, но оно только начинается.

Генри Хатчинсон занимает свой пост уже более пятнадцати лет, но ещё не стар и достаточно хорошо выглядит. Несколько лет назад он потерял жену, но перенёс это настолько стойко, что люди стали болтать разное. Будто Генри никогда и не любил жену, или же, что он только и ждал её смерти. Кто-то даже предполагал, что он сам её убил, хотя она и умерла от рака.

В небольших городах с численностью населения меньше трёхсот тысяч человек чего только не говорят друг о друге. Вопрос в том, верите ли вы во все сплетни или предпочитаете воспринимать только проверенные факты.

– Мерритт против Хант, – оглашает секретарь, судья утвердительно кивает.

– Мисс Мерритт, Вы хотите отсудить у мистера Ханта право быть опекуном ребёнка? – спрашивает судья.

– Всё так, Ваша честь, – вступает в разговор Дэвинсон. Он встаёт, произнося эти слова, и я чувствую, будто остаюсь с неприкрытым тылом. Пустое кресло рядом со мной заставляет меня нервничать ещё больше.

Если говорить честно, то сначала кандидатура Эллиота Дэвинсона на роль моего адвоката мне не нравилась. Он был довольно молод, а я хотела самого опытного адвоката, который только был во всём Линкольне. Проблема состояла лишь в том, что я не могла позволить себе такого защитника по вполне тривиальным причинам. Мне это было не по карману.

Однако сейчас, несмотря на свой возраст, Дэвинсон внушает мне уверенность и спокойствие. Может, всё дело в том, что мне просто хочется верить в лучшее.

– Объясните мне, мистер Дэвинсон, почему Ваша клиентка хочет отобрать ребёнка у отца? – спокойно спрашивает судья. Я не слышу в его голосе ни заинтересованности, ни раздражения. Вообще ничего. Должно быть, когда столько лет работаешь судьёй, чувства перестают захлёстывать.

– Дело в том, Ваша честь, – поясняет Дэвинсон, – что мистер Хант не является биологическим отцом девочки. А моя клиентка – ближайший родственник ребёнка. Её старшая сестра.

– Разве мистер Хант не удочерил девочку? – спрашивает судья.

– Удочерил, Ваша честь, – отвечает Дэвинсон.

– Девочка носит его фамилию?

– Да, Ваша честь, – всё так же спокойно отвечает Эллиот. И я завидую его спокойствию.

– Девочка живёт с ним в одном доме? Он обеспечивает ей надлежащий уход? – вновь спрашивает судья Хатчинсон, а я пытаюсь унять дрожь в руках.

Я знала, что услышу все эти вопросы, знала, что придётся доказывать свою правоту очень долго и это будет не так уж и легко. Но сейчас я всё равно не могу думать о хорошем. Надеюсь только на Дэвинсона. Больше мне надеяться не на кого.

– Девочка и правда проживает в доме мистера Ханта, однако можно поспорить насчёт обеспечения надлежащего ухода. Мистер Хант проживает один, много времени проводит на работе, девочка предоставлена сама себе. В лучшем случае, мистер Хант оставляет её у соседки или же сестры.

– Что скажете, мистер Куинн? – судья обращается к адвокату Этана Ханта.

– Ваша честь, – Куинн встаёт и наигранно улыбается Дэвинсону, – мы вынуждены признать, что мистер Дэвинсон не совсем объективен. Мы можем предоставить свидетелей и все необходимые факты, которые подтвердят, что мистер Хант прекрасно справляется с ролью отца. Однако мы поддержали иск мисс Мерритт против миссис Хант о лишении материнских прав и выступили соистцами.

– Мисс Мерритт, – обращается ко мне судья, – вы решили засудить каждого, кто имеет хоть какое-то отношение к Вашей сестре?

– Ваша честь, – начинает Дэвинсон, но судья его останавливает.

– Мне всё понятно, мистер Дэвинсон. Я уже ознакомился с некоторыми документами, дело обещает быть интересным. Назначим слушанье на десятое июля. Также я назначаю опекуна-представителя для ребёнка. Стороны, вам хватит времени подготовиться?

Адвокаты соглашаются.

– Лилиан, – окликает меня Этан Хант, когда я выхожу из зала суда.

– Что тебе нужно, Этан? – спрашиваю я, стараясь не волноваться, хотя это плохо у меня выходит. Моё сердце бешено колотится ещё с самого начала заседания.

– Послушай, – говорит мужчина спокойно, – всё ещё можно отменить.

– Отменить? – удивляюсь я. – Ты согласен добровольно отдать мне Эйвери?

– Нет, но давай поговорим.

Я смотрю на Этана и пытаюсь понять, что чувствую. Этот высокий, темноволосый мужчина мог бы сводить с ума миллионы женщин и пользоваться этим, но он предпочёл посвятить свою жизнь преподаванию математики и воспитанию чужого ребёнка.

Следует быть благодарной Ханту за то, что моя сестра не осталась на улице или, что хуже, со своей матерью, но это не значит, что я оставлю Эйвери ему. Она – моя сестра, и никто не посмеет забрать её у меня.

– Это бессмысленно, – только и отвечаю я.

– Ты готова наплевать на всё, что было? – вижу, как мужчина начинает нервничать.

– Ничего не было, Этан, – говорю я уверенно, и стараюсь убедить себя, что так и есть на самом деле. – Ты отдашь мне сестру, и на этом всё закончится.

– Хочешь войны? – спрашивает меня мужчина, а я лишь усмехаюсь.

– А ты разве не понял? Война началась уже давно.

Разворачиваюсь и уверенным шагом иду к выходу. Этан не бежит за мной следом, и я этому рада. Нам больше не о чем разговаривать. Никто не хочет уступать, а это значит, что ближайший месяц будет слишком напряжённым.

Я прихожу домой и пытаюсь забыть всё, кроме лица и голоса своей сестры, чтобы знать, ради чего полностью меняю свою жизнь.

Моё первое воспоминание о маме отличается от тех моментов, которые обычно помнят дети о своих родителях. Никаких свечей на большом торте, первого снега или захватывающей сказки на ночь. Ничего из того, что бы я хотела сохранить в своём сердце навечно.

Итак, моё первое воспоминание таково: мне четыре года, и мама пытается утопить меня в ванне. Порой я просыпаюсь ночью от того, что чувствую вкус пены для купания у себя во рту и не могу восстановить дыхание. Я задыхаюсь от боли и страха так же, как задыхалась от воды двадцать лет назад. Это преследует меня всю жизнь, хотя в моей судьбе бывали моменты и пострашнее. Должно быть, первое предательство помнишь особенно остро.

На работе я допиваю вторую чашку кофе и пытаюсь не заснуть. Жаркий аромат кофе перебивает запах цветов, и я могу лишь наслаждаться этим.

Говорят, что имя предопределяет судьбу человека, и я, как ярый противник всех примет и предрассудков, должна стараться опровергнуть и это заявление, но, на редкость, я с ним согласна.

Моя приёмная мама Джулианна всегда говорила, что я с точностью до мелочей оправдываю своё имя. Она называла меня белой лилией, светлой и нежной, словно цветок. Я с упоением слушала её сказки о горных цветах и наслаждалась тем, как она расчёсывала мои светлые волосы. Самые тёплые воспоминания за мои двадцать четыре года. Мы не выбираем, что сохранить в своих мыслях, но мы можем доставать из памяти одни и те же приятные моменты раз за разом, и они никогда не смогут надоесть. Обещаю.

– Вы ещё работаете? – слышу я за своей спиной и оборачиваюсь. Передо мной стоит молодой человек, он явно спешит, потому я сразу же бросаюсь ему помочь. Люблю быть полезной в таких ситуациях.

– Конечно, – отвечаю я и отставляю чашку с недопитым кофе. – Вы хотите букет? Посмотрите на эти готовые композиции. Ромашки и васильки. Нежно и необычно.

– Я уже знаю, что мне нужно, – отвечает парень вежливо. – Пионы, семь штук.

Я могу лишь согласиться и выполнять заказ. Когда я прикасаюсь к стебелькам цветов, то будто заряжаюсь их энергией, будто окунаюсь с головой в мир волшебных запахов и нежных цветов.

– Ну что, родные, – говорю я букету из ромашек и васильков, когда парень уходит, – сегодня вам не повезло. Но завтра вас обязательно купят.

Я верю, что, если бы цветы умели разговаривать, они бы могли многое нам рассказать. О бескрайних лугах, на которых они растут, о самом голубом небе и вечно жарком солнце, о каплях дождя и радуге, о призрачных потоках ветра, которые колышут стебельки и разносят аромат на десятки миль.

Хоть цветы и не говорят привычным нам способом, у них тоже есть свой язык. Нужно лишь уметь его понимать. У них есть всё для того, чтобы люди смогли увидеть очевидное, но, к сожалению, мы все порой слепы.

Мы привыкли верить словам или, что ещё хуже, собственным надеждам, но никак не реальности. Люди так часто изначально демонстрируют нам своё лицо, но мы, по собственной наивности или глупости, не замечаем этого. Мы живём в придуманной реальности, и в ней, к сожалению, слишком много места для разбитых сердец.

Последний раз я видела свою родную мать, когда мне было девять лет. Тогда всё казалось совсем другим. Я вырывалась из рук социальных работников, плакала, кричала и просила вернуть меня к маме. В тот момент я почему-то не помнила о том, что на самом деле моя мать меня ненавидит и желает смерти. Я хотела только одного – не лишаться единственного родного мне человека, неважно, насколько плохой матерью она была.