– Дима! – раздался возглас откуда-то из коридора. – Немоляев, где ты ходишь, мы все только тебя и ждем!

– Иду! – крикнул в ответ новый Ирин знакомый и извиняющимся тоном добавил: – Мне нужно бежать, простите. Но я чувствую, осень еще расскажет нам сказку, а мы станем ее благодарными слушателями и обогатим свою жизнь ее разноцветной акварелью.

Вот ненормальный! Ира стояла, покачивая головой. Вдруг, озаренная внезапной догадкой, она подошла ближе к картине и пригляделась – подпись под ней гласила «Д. Немоляев».

«И зачем я только в это ввязалась! – с тоской думала Ира, пока Димина машина – не „бентли“, не „мерседес“, а, стыдно сказать, „Опель-Астра“, – уверенно мчалась вперед. – Свидание в лесу – да это же курам на смех! Подростковая романтика… Сейчас усядемся на пеньки, он предложит пивка попить да семок погрызть. Или выдаст корзинку и грибы заставит собирать, и это в моем-то пальто от Гуччи! Вот это будет картина!»

Однако ни пива, ни корзинки Дима предлагать не стал. Они неспеша прогуливались по аллее, а он рассказывал:

– Знаешь, я всегда очень любил осень. Вот все говорят, что осень – время заката, период увядания. Да ничего подобного! Золотая осень – время расцвета, когда буйство красок обретает свое завершающее, окончательное очарование. Чудесное, хрупкое, непродолжительное время, время ускользающей красоты… – Дима наклонился и подобрал с земли лист клена. – Ты никогда не увидишь второго такого же листа, – серьезно сказал он. – Они все разные. Неповторимые и прекрасные в своей цветовой гамме, своих очертаниях. Я все это пытался отобразить в картине, часами сидел и писал кленовые листья, пытаясь передать свои ощущения, но так до конца и не смог этого сделать. Не сумел настолько слиться с природой…

«Какую чушь он несет, – устало подумала Ира. – Осень, красота, листья… К чему вообще это все?» Но звук его голоса почему-то очаровывал и, помимо воли, его слова находили в ней какой-то неведомый ей самой отклик.

– А ты какое время года любишь? – Дима вопросительно посмотрел на Иру.

Она пожала плечами.

– Не знаю… лето, наверно… тепло и купаться можно, – ответила она, мысленно ругая себя за косноязычие.

– Лето я тоже люблю, – легко согласился Дима. – Как зайдешь в прохладную речную воду, так, кажется, больше ничего в жизни для счастья и не надо. Прямо чувствуешь, что живешь – остро и пронзительно. У тебя бывали в жизни такие моменты?

Ира задумалась.

– Были, наверно, но я не помню, – с усилием произнесла она.

– Нельзя же так! – удивился Дима. – А ты попробуй взять и остановить мгновение. Сейчас, например. Просто закрой глаза и сосредоточься на том, что чувствуешь.

Просто закрой глаза и почувствуй – легко сказать. Ира закрыла глаза… Где-то вдалеке слышалось пение птиц, воздух был напоен кленовым ароматом… Внезапно ей стало легко и радостно, и она рассмеялась.

– Я бы очень хотел написать твой портрет, – внезапно сказал Дима, внимательно наблюдая за ней. – Ты удивительная.

– Глупости какие! – смущенно ответила Ира.

Странный он, этот Дима, и вещи говорит странные, но на душе почему-то стало тепло.

Ночью Ира внезапно проснулась. Залезла в ящик стола, достала карандаш и бумагу и принялась рисовать кленовый лист. Но лист, как она ни старалась, выходил каким-то кособоким и совершенно нехудожественным, и тогда она, с досадой махнув рукой, убрала карандаш обратно.

На следующее свидание Дима пригласил Иру в кафе-мороженое. В этот раз он не стал рассуждать о жизни и красоте, а просто рассказывал ей всякие забавные истории. Поначалу Ира слушала мрачно, но Диму, казалось, это ничуть не смущало, он продолжал болтать, и в какой-то момент она поймала себя на том, что уже давно так весело не смеялась.