- А может, он и вправду сознание потерял?
- Не знаю, дочка, не знаю. Мне все это в диковинку было. Поймали мы тебя. Ты в сознании, только плачешь. Все вернулись назад. Кэлушары стали своего главного тормошить, он в себя пришел и на ноги вскочил. Опять танцевать стали. А тут и конец лечению.
- Этот кэлушар главный, он, наверное, болезнь мою на себя принял, поэтому и упал, - задумчиво заметила Луминица.
- Наверное. На этом лечение и окончилось. Спасли кэлушары тебя. Отец их хотел сильно отблагодарить, только они от больших денег отказались. Совсем немного взяли.
- Почему?
- Говорят, не работа это, а призвание людей от зла и нечисти защищать.
- Как бы я хотела их увидеть и поблагодарить за свое спасение! – задумчиво сказала Луминица.
- Да где же ты их найдешь?! Они только одну-две недели в году и появляются. А весь остальной год как обычные люди живут. Ты их и не отличишь от других. Только раз в год, говорят, приходят кэлушары в особое состояние. То ли зыны⁶ их воодушевляют, то ли Бог ими руководит. Собираются группами и ходят по селам, людей спасают. И нельзя им в это время со своей семьей общаться и дома ночевать. Однако куда бы они ни пошли, везде их с почетом встречают. Дай Бог им здоровья и счастья, этим добрым людям.
Мать снова склонилась над шитьем, и тонкая нитка в ее руках проворно засновала взад-вперед по ткани. Виорика искоса поглядывала на Луминицу, которая, продолжая машинально втыкать и тянуть иголку, тоже углубилась в свои мысли.
Луминица… Нет, Виорика, конечно, любила сестру, но нельзя было не признать, что в прекрасном бутоне любви жило жало. Да, жало было, да еще преострое.
Будучи почти погодками, сестры привыкли быть вместе с самого раннего детства, но чувство равенства, которого была вправе требовать Виорика, признавалось только матерью, да и ею не всегда. «Луминица маленькая, уступи! … Оставь последний пирожок младшей сестренке. … Ты должна была присматривать за сестрой, а Луминица упала и ушиблась, куда ты смотрела?! … Ну что тебе жалко эти бусы, отдай сестренке, она же еще не понимает. … Что значит - это вы обе натворили? Ты старшая, должна была соображать больше, а раз твоя вина, тебя и накажем. … Мало ли что: хочешь поиграть?! Мать и няня заняты, служанки на кухне, ну-ка быстро пошла к сестре, и чтобы все было тихо и смирно». Эти и подобные им слова Виорика слышала миллион раз и давно должна была с ними смириться. А должна ли? Почему такая несправедливость – одной все самое лучшее, а второй только «возьми, Боже, что мне не гоже»? И такая ли уж большая разница – какие-то два года? Ну почему солнце всегда светит только ей?
Особенно неутомим в постоянном выражении предпочтения был отец. Никто не сможет назвать причину, по какой человек выбирает из ряда подобных объект для особого обожания, но скрыть свою страсть от близких никому не дано. А Богдэн к тому же и не особенно стремился притушить пыл, с которым он относился к младшей дочери. Отец называл Луминицу своим маленьким лучиком света⁷, шаловливой зеленоглазой зыной и всячески баловал ее.
Самые дорогие подарки, самые диковинные гостинцы всегда доставались его любимице. А когда у девочки открылся талант к стихам, что привело отца в бурное восхищение, Богдэн перенес на любимицу также и свою неистребимую тягу к мотовству и транжирству. После этого значительная часть доходов от имения стала уходить на «всякие бесполезные пустяки», как называла Кателуца рукописи и различные принадлежности для письма.
Едва Луминица подросла, Богдэн стал брать дочь с собой на конные прогулки. Сажая малышку перед собой на коня, он скакал с нею по полям и лесам. Мать пыталась протестовать, но отец только махал рукой и делал все по-своему.