– Молчи, червь! Слушай!

Как? Хорошо!

– Хорошо! Концы, подъятые к богам – это круто! Особенно мне понравилось, что у тебя бойцы несутся. Ты вывел новый биологический вид бойца. Бойца нового времени! Он живёт в курятнике, кладёт яйца на алтарь родины, обращает детородные органы к своим богам и в солдатском довольствии не нуждается. Крыльев у него случайно нет?

– Прекрати свои дурацкие шутки! Слушай лучше!

– Нетушки! Я лучше сам прочитаю твои новые вирши!

А вот стихотворение в староанглийском стиле:

– Ты, Нерон, – почесал голову Кропоткин, – когда пишешь, думай головой! Думай лучше головой! А то и до равелина дойдёшь!

– Я не пишу! Я вдохновляюсь! Нет, на сегодня хватит! Больше тебе, ретрогад, читать не буду! Ты готов помочиться от злобы на всех семи углах моей словесности! Ты готов порешить китов, на которых основана сфера моей творческой свободы! Хорошего не должно быть чересчур много! Иначе жизнь потеряет всякий смысл и цену. Должен быть контраст…

Нерон сгрёб лапой разбросанные по столу листки и гордо отбежал с ними к окну, где быстро рассовал их по карманам. А рассовав, успокоился и даже заинтересовался чем-то на улице.

В это же время на стройке за забором, дёргаясь, как паралитик, работал подъёмный кран. Всю ночь там промышленным способом воровали строительные материалы.

– Не дадуть покою! Не дадуть! – глядя на улицу, твердил Нерон, расплющив нос о стекло императорской форточки, – Мне тоскливо здесь! Душа моя холодна! Я никому не нужен!

– Как там Лихтенвальд без нас? – задумчиво процедил Гитболан, – Я боюсь, как бы он не принял постриг на горе Синайской, ибо он одинок среди людей, и его не издаёт «Галлимар».

– Какой «Галлимар»? – удивился Кропоткин.

– Галимый! Вот какой! Издательство мутное да галимое во Франции есть! «Галлимаром» называется! – пояснил Нерон, – Без денег кончается, на «Г» начинается. Издаёт всякую всячину вдругорядь и вскладчину! Мемуары дворников, надворных советчиков и див полусвета! Впрочем, в своё время они издали несколько неплохих романов.

– Чтобы у всех этих америкашек повылазило! – неожиданно сказал рассеянный к словам Кропоткин, – Надоели они со своей брехнёй! Люди из полиэтиленовых бутылок! Они и на свет появляются в полиэтиленовых бутылках!

– Чёрт с ним, с этим «Галлимаром». Что нам в нём пользы? От дохлой лошади и то больше пользы! Ту хоть ободрать можно! – присоединился к Кропоткину римский диктатор, актёр и неудавшийся тиран, – Что мне делать с плохим настроением? Не могу я здесь больше, шеф! Угнетают меня эти бесконечные жулики и проходимцы! Эти тяжкие для жизни города! Всё надоело! Смиренье покрыло Кротость, и у них родилась дочь по имени Душевная Плесень! Напьюсь! Скверное вино «Северное Сияние» отвратит меня от закисших христианских добродетелей. У меня есть книжка мемуаров генерала Маннергейма! Можно выкрасть в библиотеке мемуары Эриха фон Манштейна. Тоже стоящая вещь! Буду читать! Буду шить сарафаны, мать их, из ситца! Христиан почти не трону, так, для проформы передушу тысяч десять! Христиане могут пока спать и исповедываться спокойно!

– Штейн! Манштейн! Тянет тебя на всякое старьё, – бурчал Кропоткин, поглядывая на Нерона с тревогой, – От его линии уже ничего не осталось, кроме дюжины сгнивших надолбов и нескольких кукушкиных гнёзд на ёлках! А ты всё Маннергейм да Маннергейм! Почитай лучше Плутарха, мать его! Душа отдыхает, когда читаешь Плутарха! Ничего не понятно, но какая музыка! Узнаешь много из сельского хозяйства! Мёд души!