Тогда он и узнал, откуда берется целительный порошок. Как только его желудок наполнился, а голод утих, в голове начали рождаться новые вопросы, но Божена заявила, что им пора в зал заседаний. Грабарь в мгновение ока собрал остатки еды и грязную посуду со стола, сгрузил на тележку и куда-то увез, а вернулся, нарядившись в красный плащ. Еще три таких же плаща он принес с собой, два подал Марку и Козельскому со словами:

– Надевайте, всем посвященным так положено.

Затем он помог Божене облачиться в новый плащ, такой же красный, но с черным подбоем. Та с явной неохотой стянула края горловины узлом из золотистых шнуров и раздраженно процедила:

– Ох, уж эти церемонии!

Следом за Боженой они направились в коридор с портретами, повернули вправо и довольно долго шагали по прямой. Расстояние от апартаментов Божены до дверей зала заседаний показалось Марку больше, чем протяженность всего Чернавинского проспекта, но, возможно, так вышло из-за того, что он объелся и теперь хотел спать.

Грабарь вошел в зал и провозгласил сиплым голосом во всю силу своих легких:

– Ее темнейшее высочество Божена Блаватская!

Отступив в сторону, он пропустил Божену вперед. Она стремительно вошла, полы плаща взметнулись за ее спиной, заслоняя видимость, а когда опали, Марк потрясенно замер: зал заседаний выглядел совсем не так, как он себе представлял.

То, что внутри полумрак, он заметил сразу: люстр на потолке не было, и свет исходил откуда-то снизу, из углов. После освещенного коридора разглядеть внутреннее убранство было трудно, но по мере того, как глаза привыкали к сумраку, стало ясно, что никакого убранства… нет. Зал был пуст! Ничего похожего на стол, за которым положено совещаться, никаких кресел, ни даже кафедры для выступлений! Зато какое-то белесое полотнище свисало с потолка до самого пола почти по всей ширине зала. Божена с Козельским остановились перед этой завесой, нотариус поставил чемодан на пол и защелкал замками. Марк почувствовал толчок в спину.

– Проходите уже, не стойте на пороге, мне двери запереть надо! – сказал Грабарь шепотом – наверное, сорвал голос от чрезмерных усилий. Марку показалось, что смотритель побледнел и напрягся, как будто боялся чего-то.

– А где заседатели-то? – спросил Марк, тоже понизив голос.

– Скоро увидите. Все давно уже в сборе.

Марк скептически вскинул брови, обводя удивленным взглядом пустое пространство, в центре которого Божена с Козельским возились над чемоданом. Внутри что-то звякало, хрустело и поскрипывало, а потом оттуда хлынул поток зеленоватого света, направленный на полотно, и на его светлом фоне проступили силуэты людей, смирно сидящих на стульях с обратной стороны.

– Интересное кино, – пробормотал Марк себе под нос, приближаясь к полотну. – Чего это они там сидят, как приклеенные, и никто не встречает ваше темнейшество? – с ехидцей поинтересовался он, нависая над Боженой.

Она вскинула голову, поднялась и прошипела ему в лицо:

– Не заставляй меня жалеть о моем решении взять тебя в число посвященных. Не нарушай порядок. Иди, сядь на свое место и жди начала сеанса.

– Ух, ты! Правда, что ли, кино покажете? Все, молчу, молчу. Но… а где мое место?

– Ах, да, я не успела сказать, чтобы сменили таблички. На твоем месте написано «Арт-студия Зарубина». Но Виктора не будет, теперь это твой стул. – Помедлив, она добавила: – Наверное.

– Понял, это будет мой стул, если буду себя хорошо вести. Стул – это важно, постараюсь ради него.

– На твоем месте я бы так не веселилась. – Ее лисьи глаза отливали фосфорной зеленью в странном свете, исходившем из чемодана.